никогда ее не видел. Теперь она была не более чем воспоминанием — а он сидел в лунном свете и гладил кончиками пальцев манускрипт, который не мог прочесть.
ГЛАВА 4
Джек повстречал Бет три года назад в библиотеке, где она работала до сих пор. Обыкновенная библиотека в центре города. Он писал субтитры к колумбийскому фильму и наткнулся на цитату. Нужно было найти первоисточник, чтобы восстановить строчку, тогда фильм обрел бы верное звучание.
Бет никак не походила на библиотекаря — с длинными темными волосами, великолепной кожей, в своей футболке она выглядела так, будто забрела сюда случайно. Джек прокашлялся и занервничал.
— Я ищу книгу «Любовь во время холеры».
— Полагаю, что сумею вам помочь, — ответила она.
Джек смотрел на нее и улыбался. Ухаживание было оригинальным: он переводил для нее стихи, а она подыскивала ему все новых авторов. Когда они смотрели иностранные фильмы, он объяснял ей неприличные шутки, которые опускались в субтитрах. Бет брала его с собой на лекции и позволяла листать редкие книги. Они чувствовали себя романтичными очкариками, самыми счастливыми в мире.
— Качество и характер перевода напрямую зависят от личности переводчика, его восприятия мира.
Они лежали в постели — впервые после нескольких часов, потраченных на раздевание.
— Как это?
— Чем красивее — тем недостовернее.
Джек улыбнулся и пальцем вывел что-то на ее коже.
— Как говорится, traduttore traditore.
— По-итальянски?
— Да. «Переводчик — предатель».
— Отлично. То, что звучит почти одинаково на двух языках, просто не может быть неправдой.
— Точно. Посмотри хотя бы на нас.
Это было неправдой. Но не существовало таких шуток и каламбуров, которые помогли бы выразить то, что он на самом деле чувствовал — даже тогда.
Джек вспомнил начало их романа, когда принес манускрипт в отдел библиографических редкостей — прохладную комнату без окон в недрах библиотеки. Ее тишина оглушала — казалось, говорить здесь можно только шепотом и ходить на цыпочках. Он ощутил нечто вроде благоговейного страха, когда принялся изучать фолианты, скрупулезно переписанные монахами, и первые печатные книги. Разные пергаменты, бумага всех видов и степеней белизны.
Здесь было множество книг по лингвистике на разных языках. Джек перерисовывал алфавитные системы до тех пор, пока у него не кончился блокнот: клинопись, иероглифы и математическое письмо древних греков; квадратное и еврейское письмо; огамическое письмо, идеальное для вырезания на дереве; язык ория — слоговое письмо для пальмовых листьев. Джек видел протохананеянские и раннефиникийские надписи, скопированные с табличек. Восточноевропейские алфавиты, возникшие на основе глаголицы и кириллицы, демонстрировали огромное количество способов написать о дождичке в четверг.
Бет возвращала книги на полки и помогала читателям разобраться с десятеричной системой. Время от времени она останавливалась, чтобы взглянуть, как дела у Джека, и каждый раз, глубоко погруженный в работу, он вздрагивал. Осторожно переворачивая страницы старинных фолиантов, он сравнивал литеры из манускрипта с буквами в древних книгах. Готический «отал», греческая «фи», древнееврейские «каф» и «шет». До него доносились отголоски арабского и самарийского, берберского и финикийского. И хотя алфавиты очень отличались друг от друга, было и нечто такое, что их объединяло, в то время как его находка казалась родственной всем системам сразу, пусть и весьма отдаленно. Бет поняла, что он озадачен своими открытиями.
— Ты что-нибудь нашел?
Джек покачал головой:
— Завтра покажу это Торну. Он лучше меня разбирается в таких штуках.
Бет неуверенно взглянула на него:
— Во всяком случае, держи это подальше от мамы.
— Ты пригласила Джуди?
— Я подумала, что так будет лучше для нее. Питер сказал, место есть.
— Да, конечно. Все будет замечательно.
Бет кивнула и покатила тележку с книгами дальше. На мгновение он забыл, чей это манускрипт. Интересно, каким образом Фрэнк умудрился извлекать какой-то смысл из языка, который, судя по всему, никому не известен? Фрэнк был невероятно образованным человеком, но, насколько знал Джек, его лингвистические интересы ограничивались ивритом и греческим — и, возможно, арамейским (поскольку это имело отношение к Библии), — а манускрипт не был написан ни на одном из этих языков.
Но даже непереведенный, он мог поколебать веру священника. Загадочные иллюстрации, буквы, напоминающие червей, — можно было сойти с ума от одного взгляда на все это. Возможно, Фрэнк, подобно переводчикам Библии, молил ниспослать ему понимание? Вполне вероятно, что эта таинственная, непонятная книга и подорвала его силы. Коснувшись пергамента кончиками пальцев, Джек вдруг ощутил легкое покалывание и с ужасом подумал, что и с ним может произойти нечто подобное.
После затяжных дождей вода в гавани значительно поднялась — осень вступала в свои права. Над бухтой плавали низкие облака, и городские огни в этот субботний вечер казались алыми, белыми и голубыми пятнами. Десятки катеров и яхт курсировали среди буйков и мостиков — народ устраивал прощальные вечеринки, мальчишники, корпоративные празднества…
Питер встретил их на паромном причале и помог взойти на борт патрульного катера — полицейского судна, оснащенного самой современной радиоаппаратурой и обладавшего высокой скоростью. Когда он скользил по воде, от него спиралями разбегалась пена. Питеру, загорелому до черноты мужчине с морщинистым лицом, было лет сорок. Служба в морской полиции позволяла ему брать с собой друзей в увлекательные поездки, и всем нравились эта незаслуженная привилегия, ощущение свободы.
— А ты уверен, что нам сюда можно? — спросила Джуди.
— Все в порядке. — Питер подал ей руку, когда она ступила на палубу. — Этот катер, перед тем как поступить в эксплуатацию, должен пройти испытания. Вот мы им и займемся.
Торн сидел на носу катера подобно изваянию — худая фигура с нимбом серебристых волос. Настоящее имя этого ирландца мало кто мог произнести, и все звали его просто Торн. Он переводил скандинавские саги и собирал для Джека иностранные поговорки. Заметив друзей, он обернулся и приветственно вскинул руку.
Питер наблюдал за ним с гордостью.
— Он получил первый приз, но ведь ни за что не признается.
— А за что? — поинтересовалась Бет.
— Норвежское общество, в котором он состоит, присуждает награду за лучший… как это называется? Ну, «море» — «дорога китов», «небо» — «колыбель луны». Торн объяснял, но я забыл.
— Эпитет? Поэтический образ?
— Да, что-то вроде этого. Он придумал «парус и солнце души», что значит «любовь».
— Замечательно.
— Да, неплохо.
С мостика спустилась Сэнди — потрясающе красивая полуиндуска с необыкновенными зелеными глазами. На самом деле ее звали Сандхья, но друзья ее имя значительно упростили. В их маленьком кругу она единственная пока еще пробавлялась случайными романами и в равной степени была объектом зависти и сожаления. Никто никогда не видел ее любовников — друзья могли лишь догадываться, что они есть. Она
