способность – чувствовать, что я счастлива, несмотря ни на что. Я сидела в пять утра, в июне, на своем балконе, смотрела на розовеющее утреннее небо и перебирала свои потери: у меня нет денег, меня только что уволили с работы, в личной жизни пустота и тупик, и никто не снимал с меня ответственности за дочь. Вместо того чтобы плакать от безысходности, я внезапно поняла, что счастлива. Я жива, здорова, птицы поют, а от цветущих яблонь у нас во дворе стоит такой нежный запах, что голова кружится. Тогда, на том балкончике, я не заглядывала с ужасом в прошлое и с надеждой в будущее, я просто прожила это прохладное утро с его розовым небом, упиваясь каждым мгновением.
Я поняла, что кем бы ни был создан этот мир, он создан с любовью. Что мешает нам с такой же любовью относиться к собственной жизни?
Может быть, это прозвучит слишком просто и неубедительно, но наше состояние – это всего лишь привычка чувствовать себя так, а не иначе. Привычка быть несчастной погружает вас в комфортную зону беспомощности, где можно не делать ничего нового, а заниматься знакомыми и хорошо освоенными вещами: бояться, убегать, жаловаться и пребывать в перманентной депрессии. Когда мы чувствуем себя счастливыми, у нас больше нет предлога откладывать жизнь на потом.
Для меня самым сладким и нужным опытом стал опыт преодоления самой себя. Можно всю жизнь лелеять свою детскую травму и считать себя кем-то вроде эмоциональной калеки, а можно справиться с этим. И я знаю людей, которые имели ужасное в эмоциональном плане детство, но выросли спокойными, светлыми и благополучными людьми, и знаю тех, у кого было все, – и на выходе получились почти невротики.
Возможно, это прозвучит не научно, но не исключено, что вопрос гораздо сложнее и дело не в психологических, а в духовных структурах нашего мира и нашей личности. Я не знаю. Я знаю только, что, как бусины, можно перебирать то, что у тебя есть, а можно – то, чего тебе не хватает. И в первом случае у тебя в жизни всегда прибавляется еще что-то хорошее, а во втором – всегда убавляется и становится еще хуже.
Поэтому я не хочу говорить о детских травмах доверия как причине быть всю жизнь несчастным.
Мы рождаемся с базовым доверием к миру, и оно никуда не пропадает, это ощущение нужно просто вспомнить.
Когда вы доверяете миру, его прикосновения становятся бережными и любящими. Ты можешь подремать у него в ладони – мир большой, а ты маленькая. Засыпая, представьте это, – возможно, для кого-то эти ощущения станут любимыми.
Глава 4
Мужчина под тяжестью мифа
Вот когда ты становишься фигурой, популярной в Интернете или где-то еще, то замечаешь, что твои читатели наделяют тебя почти мифическими свойствами. Мифическими, мистическими, теми, которых у тебя нет, теми, которые они хотели бы видеть. Тебя лишают права на слабость и ошибку, на дурное настроение и совершенно бабское «хи-хи». В тебя словно прячутся, найдя наконец волшебное убежище. Твое слово обретает силу взмаха волшебной палочки. Тебе страшно и хочется закрыть голову руками, и еще более страшно ответственности и хочется всем сказать: «Ой, я обычная, обычная, пожалуйста, не глядите на меня ТАК!» А уж если угораздит умереть во цвете лет – все, приплыли. Считай, что ты и не жил, не ковырял в носу, не прогуливал работу, и посуда всегда у тебя была чистая, и живот идеальный. И напишут это все где-нибудь, и тебе сверху будет неловко.
Точно так же становится мифом любимый человек – поначалу, когда влюбляешься. Об этом говорят тонны гениальных и идиотских стихов, романов и просто туманных вензелей на стекле. Наверное, когда ты уже развлюбился и сердце не замирает, но ты все равно считаешь, что для тебя он лучший, невзирая на и благодаря тому, – тогда вот, наверное, ты его любишь, я не знаю.
Но я знаю, что никого мы не наделяем такими мифическими свойствами, как ушедшего от нас человека. Вроде бы вот только жил, ел, пил, спал, чавкал, между прочим, за столом и устраивал некрасивые сцены, не зарабатывал денег и изменял, но ушел, захлопнул дверь – и тут же превратился в кудесника, хранящего в шляпе кое-что, что нам ужасно необходимо и совершенно без него недоступно.
Семейная жизнь разволшебнивается довольно быстро, а драматический уход мужчины, равно как и женщины, вгоняет ее снова в рамки тех явлений, где возможно наступление чуда. Вслед ушедшему мы смотрим с мольбой и тоской, с надеждой и верой, мы горим любовью и падаем ниц, – чего никогда не делали с тех пор, как нам исполнилось тринадцать. Мы храним забытые им вещи, его эсэмэски, мы клянемся себе в чем попало страшными клятвами, и внутри нас поселяется бледное существо с горящим лихорадкой взором и прижатыми к груди руками. Даже если снаружи я толстая, флегматичная и в любых обстоятельствах помню рецепт пирога с капустой, внутри тощая девица мечется и шепчет пересохшими губами: «Вернись!», и непременно с «о» – «О, вернись!».
Черт его знает, какими чертами меня наделяли мужчины, которых я бросала или которым не оставляла надежды. Один из них признался, что проклинал меня всю жизнь, а это, согласитесь, не обыденное чувство. Но главное, что при любом болезненном, особенно внезапном, разрыве возникает чувство потерянного рая, где оставивший нас имеет волю и возможность сделать нас снова счастливыми.
Мне кажется, что уход мужчины тут же обеспечивает его в наших глазах всеми архетипическими чертами принцев, королей и всемогущего справедливого милосердного божества. Пусть вы уже убедились, что благородство и великодушие ему не присущи, он слаб, врунлив и неряшлив, но, когда внезапно, по его велению, между вами возникает пропасть, его пивной живот сквозь дымку трагедии начинает казаться стройной талией юного принца.
Если бы они знали, они бы, наверное, воскликнули: «Не воскладывай на меня!» И правда: наша женская жажда видеть в мужчине рыцаря, опору и защиту в моменты расставания обостряется до предела. А у него, живого и настоящего, нет никаких доспехов, и копья нет, и коня нет, а есть замученная тяжелой неволей, сама не знающая, что хочет, его обыкновенная человеческая душа. Которая, точно так же, как и наша, жаждет спасения или хотя бы равновесия.
Ушедший мужчина обрастает мифами, как репьями. Любое его движение в нашу сторону воспринимается как Знак. Ошалевшие от личной драмы женщины в этот момент готовы на что угодно, но абсолютно не способны трезво взглянуть на оставившего их мужчину. Когда я сама варилась в этом соку, мне рассказали довольно некрасивую, покоробившую меня историю. От жены ушел муж к другой женщине, и она не видела его почти полгода. За эти полгода он мифологизировался у нее в сознании до последней степени, почти до уровня олимпийских богов. Из его случайно оставшихся вещей она создала мемориал, в котором были даже трамвайные билетики их молодости, и оплакивала эти фетиши с завидной регулярностью.
Однажды ночью, спустя месяцев семь после его ухода, раздался звонок в дверь и в прихожую к ней ввалилось это божество. Божество было пьяным в сосиску и не вязало лыка, но успело в последнем падении схватить даму за грудь. Дама немедленно сделалась счастливой, втащила бывшего мужа в комнату и свалила на ковер. При этом у нее замирало сердце – что означало сие явление? Да конечно же, только одно: он все
А теперь неприглядная анатомическая подробность. Возлюбленный ее спал на животе, храпел, и вокруг него стояло облако густого перегара. Она же умилилась в очередной раз и захотела поцеловать ему спинку. Откинула покрывало и увидела в его попе геморрой. Обыкновенный геморрой, красновато-синеватую шишечку сверху ануса.
А раньше, говорит, не видела. Ну да дело не в этом. Дело в том, что дама пришла в себя моментально. Она не скривилась от отвращения, нет. Все же муж был родной и любимый. Она просто поняла, что геморрой в заднице – чисто человеческая особенность, а никак не божественная. Она хладнокровно тогда себе сказала: так, ты чего про него навыдумывала? Вот он тут, валяется на ковре и воняет перегаром. Он обычный мужик, с вялой, между прочим, потенцией, с невыносимым характером и склонный к вранью. Дама снова накрыла его покрывалом, встала и пошла чистить ящик стола от мемориала с трамвайными билетиками. А когда он проспался, она была уже совершенно в себе, чего с ней не случалось давненько, разговаривала с ним хладнокровно и не лезла целовать ручки.
Я не знаю, чем там кончилось, потому что потеряла ее из виду. Но вот это моментальное отрезвление
