белым крестом на левой стороне груди, там, где билось, будто загнанный зверек сердце. Выпалил:
— Произошел прорыв, Ваше Преосвященство. Три дня назад. На участке Четвертого Пограничного. Стадо панцирных вепрей разрушили часть стены. Животные были уничтожены полковыми минометами…
— Ну и? — хрустнули ножницы, перерубая толстый колючий стебель. Преподобный поднял его рукой, защищенной плотной матерчатой перчаткой. — Сколько тех прорывов уже случалось. Передайте прима- генералу Малагоса мое неудовольствие произошедшим…
— Ваше Преосвященство, — с замиранием сердца прервал Кардинала секретарь брат Марий. — Не все так просто. Кроме кабанов минами разрушены три километра укреплений. И с Той Стороны произошло проникновение. Двое, на неизвестном транспортном средстве, по некоторым данным модели М939, использующейся в армии Соединенных Штатов Америки. Новая, исправная модель.
Пабло дела Кассини замер, так и не донесся острые как бритва ножницы к следующему стеблю, на долю мгновения залюбовался солнечным блеском на лезвиях, которые могли легко перерубить и чью-то шею. Например, шею архиепископа Братумита Кашинского, канцлера Святого Престола, либо, по крайней мере, прима-генерала Эдмундио Малагоса.
— Полковых офицеров судить по всей строгости… Стоп! Какое проникновение? Кто эти двое? Пришельцы из прошлого? — Кардинал отложил ножницы, снял фартук перепачканный зеленым соком и пятнами розовой пыльцы и остался в сутане простого священника.
Невысокий, лысоватый и полный, с благообразной улыбочкой, не сползающей с тонких губ, и добрейшим взглядом темных, карих глаз он напоминал приходского священника отдаленной деревеньки, не чурающийся мирских радостей чревоугодия, пьянства, а, может быть, и похоти. Да только это наваждение быстро исчезало при внимательном взгляде на лицо Его Преосвященство. От внимательных, искусных в физиогномике глаз не могли укрыться ни глубокие морщины мыслителя, перечеркнувшие высокий лоб, ни жесткие складки в уголках рта, ни блеск стали в глубинах умных глаз.
— Никак нет, Ваше Преосвященство. Аналитики считают, что это клейденские шпионы.
— Ха! — не удержался Кардинал. — Кто же еще, кроме клейденских шпионов! Ваши аналитики всех готовы записать в шпионов — от Колесничих до дикарей Эллады.
Замолчал, задумчиво потирая гладко выбритый подбородок.
— Найти и заставить говорить, таким или иным образом. Передайте пану Кашинскому, что от этого зависит и его дальнейшая карьера. А то стар он уже стал, пора давать дорогу молодым.
— Ваше Преосвященство…
— Я уже двадцать лет Ваше Преосвященство! — раздраженно бросил Кардинал. — Что еще?
— Тут ходатайство от Эдмундо Сантини. Насчет его старшего сына Гарольда.
— В чем дело? — мигом заинтересовался Кассини.
Эдмундо он знал уже давно — семья Сантини владела землями как раз по соседству с усадьбой Кассини, и старый лис, бывший прима-генерал Синей Стражи по праву считался близким другом Пабло. Считался. Кардинал хмыкнул: негоже фактическому правителю Сан-Мариана вспоминать детские обиды. Выслушаем «близкого друга».
— Гарольд Сантини командовал Четвертым Пограничным и…
— Старший сын? Плохо, плохо. Не столь достойны сыновья своих отцов. Приказываю…
Брат секретарь встал наизготовку, жадно ловя каждое слово повелителя.
— Помиловать Гарольда Сантини, разжаловать в рядовые и сослать на север, к границе с Колесничими. Пусть сначала наберется боевого опыта — может быть, не будет допускать досадные просчеты. Остальных — судить.
— Слушаюсь, Ваше Преосвященство. Разрешите удалиться?
Кардинал кивнул.
Как бы удивился бы Его Преосвященство, а также любой, кто был причастен к злополучным событиям, если бы узнали, что «клейденские шпионы» не особо и скрывались, поражая своей наглостью отцов инквизиторов. Поражали бы, если те знали.
Марко и Веллер, теперь, судя по документам, приобретенным в заведении пана Чумахина, именовавшиеся панами Гернардом Мачковским и Дино Дестози соответственно, урожденными санмарианскими гражданами. А направлялись они в славный своими народными промыслами и крупнейшим монастырем новохристианской церкви в Нижней Мазовии городок Пулавы.
Грузовик оставили в небольшом леске. Загнали в оплывший овраг, закидали палой листвой, оставив лишь малюсенькую стальную площадку цвета хаки, совершенно не заметную в лесу.
Здесь, по эту сторону границы, можно было не бояться ни чудищ, ни мутов, ни прочей нечисти пустошь. Здесь безопасность, которую так долго ждали люди после трех столетий, минувших после Ядерного Рассвета. Год за годом человеческие руки отвоевывали поля и леса восточной Польши у дикой природы, у порождений Ядерного Рассвета, у банд мародеров и разбойников, заполонивших Европу в первые послевоенные годы. Теократия железной рукой наводила свои строгие порядки. Инквизиция, крестовые походы, объявляемые год за годом, суровые законы не многим приходились по вкусу, но, если хочешь жить в спокойствии и относительном здравии, приходилось терпеть. Эпидемии, бушевавшие в свое время в Клейденской республике, Бургундии и Сант-Эспаньоло практически не затронули Сан-Мариан, а все благодаря чудом уцелевшим в монашеских общинах и семьях новохристиан, мигрировавших сюда из Ватикана и Италии медицинским знаниям и запасом лекарств. То были образованные люди, впоследствии объеденившие раздираемые хаосом и разрухой земли в крепкое и стабильное государство, ограниченное с востока Великим Полесьем, с запада Познаньской пустошью и границей Клейдена, с юга — вымершими Балканами и дикой Элладой. С севера владения теократов облизывало обманчиво ленивое Балтийское море.
Здесь спокойно, даже чересчур по мнению братьев-наемников, привыкших к ощущению постоянной опасности, когда, если не злобная, многозубая тварюка, то банда конченных отморозков, вооруженных самопалами и трофейными винтовками, угрожает жизни и безопасности. Даже привычных, будто неизбывная часть судьбы, паучьих тополей. Зеленая Стража славно поработала огнеметными танками и снарядами, снаряженными напалмом. А на выжженных, славно удобренных пеплом землях, как на дрожжах, росли хутора и деревни, возрождались старые города и кипела мирная, казавшаяся странно чуждой жизнь. А над всем этим благополучием грозно возносились купола и шпили Сан-Мариана, в тени которых прятались разноцветные мундиры всесильной Инквизиции.
Но даже такая могучая государственная контора, в руках у которой сходились нити власти в Теократии, просто физически не в состоянии контролировать и регулировать все. Кое-где, словно плесень в сырых, темных углах, рождался теневой бизнес. Преступники всех мастей, как крысы, таились в глухих углах, на пограничных территориях и в трущобах многонаселенных, благополучных внешне городах. И, зная пути подхода и методы работы, можно было добыть у этих деятелей отмычек и заточек все, чего душе угодно. Марко и Веллер знали.
Благообразный, добродушный толстячок, похожий на бочонок столь любимого им пива пан Антон Чумахин гордился своей репутацией законопослушного, уважаемого в городке гражданина. Магазинчик сельскохозяйственного инвентаря и семян давал стабильный и неплохой доход, радуя и хозяина и покупателей взаимовыгодными сделками. Все бы хорошо, да только пан Чумахин был до невероятности жаден, и одной прибыли от магазинчика ему всегда казалось мало, а вот контрабанда, подделка документов, крышевание мелкого ворья… Совсем другое, богатое дело. Конечно, пан Чумахин не забывал каждые выходные исповедоваться у отца Маркуса, любившего заглянуть к добропорядочному торговцу за свежим номером «Электрокисок», еще пахнущих типографской краской.
Пулавы, где собственно и обретался добрый пан Чумахин, когда-то был немалым городом, но после Ядерного Рассвета многое изменилось и мало что теперь могло напомнить о былом размере поселения. Руины, заброшенные здания давно пошли на постройку новых Пулав — крупного, для своего времени, сельскохозяйственного центра.
— Большая деревня, — высказал свое веское мнение Веллер, потягивая густое, черное, будто смола пиво. Но был вынужден добавить: — Но пиво хорошее!
— Деревня, — пожал плечами Марко, залпом опрокинул свою глиняную кружку вместимостью в
