кордегардии, перевесил длинноствольный «странник» на другое плечо, поднял руку, будто приветствуя патруль.
Ему, в общем-то, было все равно. Просто хоть какое-то разнообразие в невыносимой тягомотине службы: остановить, спросить документы, поинтересоваться, а отчего панове патрульные не на Стадиусе, не фланируют вальяжной походкой по улицам Нижнего Города, а прутся обратно, в объятия привычной дисциплины базы.
— Стой! Кто идет?
Патрульные встали, переглянулись. Странное дело — похожи, что братья. Длинные черные волосы, собранные в хвост, сухие лица с твердыми желваками и глаза. Черные безжалостные глаза. Да и не помнил стражник их, а ведь заслуженно гордился тем, что знал каждого на базе. Новенькие, что ли?
Что?! Кто?! Почему не доложили?!
За короткие пять метров, что отделяли кордегардию с пулеметной точкой от шлагбаума, солдат успел себя накрутить, разозлиться и теперь стоял, сложив руки на груди, глаза горели праведным гневом, брови сошлись к переносице, морщился от гнева орлиный нос.
— Кто такие? Пароль?
Повисла неловкая тишина. Солдат упорно хмурил брови, зыркал то на одного патрульного, то на другого, морщился и ждал ответа.
— Чё? — Один из них, самый хлыщеватый на вид с расстегнутой не по Уставу колораткой, подошел ближе, оперся об шлагбаум и самым невинным образом улыбнулся. Ощерился во всю белозубую пасть. — Я не понял — что за пароль? Совсем что ли на конспирации помешался?! Что ни день, то что-нибудь новенькое. Вчера — каши не доложили, а сегодня — нате! — пароль неведомо откуда вырисовался! Стухнете там в казарме — это я точно говорю!
Обитатель караулки на некоторое время опешил, даже застыл, раскрыв рот. Только потом сообразил что ответить:
— Командование приказало, значитца, пароль! И нечего тут бабушку лохматить, а ежели не знаете, как кликну разводящего — мигом вспомните!
— Ты это. — Чернявый придвинулся ближе. — Не надо разводящего — что мы, сами не договоримся? Должен же понимать солдат солдата!
— Я-то понимаю, — продолжал упорствовать караульный. — Я все всегда понимаю, иначе бы не вы шастали в городе, а я. Знаю я таких, как вы: улизнете с побудки, приказ о патруле подделаете, и поминай, как звали до следующего утра. Хорошо, хоть дебоширить не будете, а то ж я помню, как позавчера!
Рядовой инквизитор и в самом деле понимал… и завидовал. Знавал он такие «патрули» — сам не раз хаживал, да вот незадача: попался на нарушении постного режима, предписанного согласно Уставу. Вот теперь и приходилось париться на входе. А как же хотелось в такой вот патруль-самоволку! Отдохнуть, попьянствовать в городе, пощупать девок!.. Но оставалось только мечтать и тщательно следить за соблюдением всех пунктов проклятого Устава, рвать глотку за букву — черного паучка на листе бумаги.
— Слышь, служивый, — патрульный наклонился ниже, поманил пальцем и перешел на заговорщицкий шепот: — Как звать-то тебя?
— Алекс.
— Оч приятно, Алекс, а я Валик, а это э-э…Марк.
— Крысобой что ли?
— Чё? А ладно. Короче, Алекс…
Чернявого самым нахальным образом прервали.
Позади, за ближним домом отчаянно взрыкнул мотор, натужно загудел, приближаясь.
Из-за угла, угрюмо вгрызаясь в разбитую дорогу, появился тяжелый грузовик с крытым брезентом кузовом. Заляпанный серо-зелеными пятнами, он покачивался на кочках, величественно приближалась. Закопченная решетка радиатора дышала жаром, клубы черного дыма от сгоревшего некачественного топлива — а другого здесь и не было — вырывались из задранных к небу черных труб.
Грубые, угловатые формы. Огромные круглые фары слепо таращатся с невообразимым презрением на любое препятствие, что может повстречаться тяжелой машине. Рубленая резина протекторов в половину человеческого роста.
Водитель, лысоватый крепыш в черном мундире-сутане, отчаянно вцепился в широченный руль, выкручивал его время от времени, стараясь сохранить прямое движение на развороченной дороге. Но грузовик то и дело кидался норовистым зверем в стороны; он, подобно кораблю на волнах, зарывался решетчатым носом, опасно кренился вправо-влево, но, на удивление, двигался вперед, порыкивая мощным двигателем и кашляя выхлопами. Водитель беззвучно шевелил губами: то ли молился, то ли матерился — понять было сложно.
Солдаты, застывшие у шлагбаума, не сразу заметили офицера, сидевшего на пассажирском сидении, увлеченные перипетиями борьбы могучей машины с дорогой. Внимание на него обратили лишь тогда, когда грузовик остановился, а штандарт-майор вылез наружу, уцепившись за поручень, приваренный к кабине.
О, штандарт-майор внушал уважение! Как иначе, когда в мундир-сутану затянуто тело настоящего атлета добрых два метра ростом! Когда белоснежная колоратка едва сходится на бычьей шее! Караульщик невольно засмотрелся на офицера, промелькнула невольная мысль: такого хоть на агитплакат ставь — не прогадаешь. Символ, а не штандарт-майор!
— Почему задержка? — Голос у офицера был под стать внешнему виду: громкий, зычный и гулкий, словно трубный рев. При звуке подобного гласа у человека, служившего в любой армии, возникает непреодолимое желание вытянуться в струнку, руки по швам и доложиться по всей форме.
— Не виноваты, пан штандарт-майор! — в унисон выпалили братья-патрульные. — Прибыли после патрулирования по месту предписания. На отдых, значитца!
— Ясно, а в чем проблема?
— Дык, пан штандарт-майор, не пущают! Пароль неясный требуют!
— Вот крысы тыловые! Только и надобно, что бюрократию разводить! — Штандарт-майор подтянулся, оправил мундир, подтянул колоратку, выровнял ремень. — Солдат, приказываю пустить этих бравых бойцов!
— Но, пан штандарт-майор… приказ…
— Что?! Выполнять приказ, солдат. Я, — голос офицера преисполнился брезгливым ядом, — беру всю ответственность на себя.
Караульщик с поникшим видом потянулся в кордегардию. Навалился грудью на короткий конец шлагбаума. Полосатая рейка поползла вверх. Чернявые повернулись в офицеру, сияя белыми жемчужинами зубов.
— Спасибо, пан штандарт-майор! За Веру и Отечество!
— За Веру и Отечество!
— Пан штандарт-майор! Пан штандарт-майор! Я доложусь?
— Как угодно! — Офицер вновь забрался в кабину, скосил высокомерный глаз: — Солдат, запомни: офицером становится только тот, кто умеет принимать на себя ответственность.
Растерянный Алекс так и остался стоять, бессмысленно разевая рот и глотая пыль, длинным шлейфом тянувшуюся за грузовиком.
Постоял-постоял, но все-таки решился: забрался в караулку, крутанул колесико телефонного аппарата. Трубка молчала. Только казалось, что где-то там, далеко шумит сонное море. Караульный раздраженно стукнул по рычажку отмены вызова, набрал снова.
Телефон был мертв, что рыба, гниющая на берегу. И даже, если продолжать аналогию, уже подванивал. Алекс бросил бесполезное дело, вышел наружу.
База молчала, только где-то далеко тарахтел мотор, наверное, даже тот самый, от монструозного грузовика с офицером с агитплаката. И только теперь до солдата дошло: номеров-то серийных на машине не было. И эмблемы инквизиторской тоже — единственное, что роднило его с военной техникой — это раскраска. Да и штандарт-майор-то совершенно незнакомый, хотя такую приметную рожу сложно не запомнить.
Страшное отчаяние накатило удушливой волной. Кто же тогда проник на базу?
