толчок!
Марко свалился на крышу, тяжело дыша. Несколько черепиц поехали, загрохотали по водостоку, но сдвинувшаяся часть покрытия остановилась, и только тогда он позволил себе расслабиться. Раскинулся на холодной влажной черепице и глубоко задышал, успокаивая заходящееся сердце. Не то, чтобы подъем дался тяжело — Марко лазил по куда как более неудобных поверхностях, — но страху он натерпелся изрядного.
Отдышавшись, он сел, огляделся. Здесь ветер был куда как сильнее, чем на земле. Забирался влажными стылыми пальцами под одежду, хватал за горло холодной рукой. Небо стремительно светлело, смог на востоке набряк алым, словно бинты на свежей ране. Но в городе все ще царила ночь.
Куда ни глянь тянулись однообразные черепичные крыши, темно-красные, в потеках грязи и угольной пыли. Марко поднялся еще выше, на самый конек. Вцепился руками в основание латунного флюгера и стал смотреть. Дома, сплошные дома, порой прерываемые черными колодцами спящих дворов, наподобие того, что раскинулся под ногами, и ущельями улочек, в которых тонула ночная тьма. Далеко ревели гудки городского вокзала — Марко сделал пометочку в голове: так, это что? Северо-восток, чуть правее здания со шпилем. Совсем недалеко от вокзала примостились черные склады и промышленные здания: кажется сортировочная станция. Там постоянно грохотало, шумело; гудели котлы паровозов. Поднимался к небу густой чад сгорающего угля. Дальше, еще дальше. Мелькнули трубы перегонного завода, вставшие на попа просмоленные цистерны с искусственным топливом. А за ними висело плотное пятно черной пыли над штормштадским угольным карьером. Он тянулось на север и на юг, практически кольцом опоясывая город, только в одном месте образовался разрыв с холмами, покрытыми бледной осенней зеленью и темно- коричневыми проплешинами голой земли. Оттуда они и пришли.
У Марко была отличная память, и запомнить зигзаги уличного лабиринта ему не составило труда, благо и утренний ветерок немного разогнал извечный смог. Не хуже было и зрение, которое быстро отметило несколько мятущихся световых пятен как раз в том направлении: рейнджеры не собирались их так легко выпустить. Совсем близко взревел автомобиль.
«Обложили!» — мелькнула непрошеная мысль. То тут, то там возникали высокие жуткие тени от размахиваемых фонариков; донеслись приглушенные расстояниям звуки приказов. Оставался лишь один свободный путь: в центр города, к вокзалу, прямо в гнездо наемников.
Грохнуло так, что Марко от неожиданности аж присел. Упругая волна горячего воздуха толкнула в лицо, и лишь то, что моонструмец мертвой хваткой вцепился в бедный скрипящий флюгер. Там, где совсем недавно размещалась сортировочная станция к небу поднялся гигантский огненный язык, лизнул беззащитные облака и опал, оставив после себя дымный протуберанец.
— Что, что стряслось? — крикнули снизу. Марко едва расслышал, удивленно сел на крышу, удивленно хлопая глазами. Только этого еще и не хватало. Неужели вторжение?
Крики, приказы стали громче, злее. Мигнули и пропали световые пятна фонариков. Там, где к небу протянулось чудовищное черное дерево из дыма и копоти раздались выстрелы, тягучее, злое стрекотанье. То были не ручные пуколки калибра пять сорок пять, бытующее в ходу стандартное клейденское вооружение, нет — это звучало кое-что посерьезнее. Например, тяжелые станковые пулеметы.
— Черт побери! — Злой ветер рвал слова из губ, кидал их в ненасытную прорву городского лабиринта. — Что это может быть? Что? Что? Что?!
Пока он спускался, бухнуло еще два раза. Уже гораздо ближе. После второго взрыва лестница дернулась так сильно, что Марко чуть не свалился беспомощным кулем на булыжную мостовую. Перекладины ударили по руку, расписались железным кулаком в скулу и отшвырнули от себя. Слава всем богам (в том числе и благословенному пресвятому Конраду — после Теократии проклятая присказка уверенно прижилась на языке), но в последний момент удалось удержаться. Вцепиться клещом в перекладину и расплескать содержимое своих мозгов на булыжниках от стены и до стены.
Дальше о спустился уже быстрее, на матросский манер просто скользнул вниз по лестнице, удерживаясь руками и ногами за боковые балки. Ободрал при этом ладони в кровь, но следующий взрыв застал его уже на земле.
Веллер схватил его за плечи, затряс, не давая возможность передохнуть после головокружительного спуска.
— Что там, брат? Говори! — Подозрительно прищурился. — Тебя часом не контузило.
— Да все нормально, и перестань меня трясти! — Марко вырвался из крепких братских объятий и угрюмо поглядел на остальных. — Кажись, война добралась и сюда. — И рассказал, что увидел.
— Откуда прут?
— Такое ощущение, что отовсюду!
И в подтверждение его слов бухнуло позади, в противоположной от вокзала стороне. Громовое эхо загуляло в тесных стенах.
— Обложили, етить вашу мать да через полено! Тикать надо, пока нас не накрыло — кажись, обрабатывают с миномета.
— Анджей прав, — серьезно кивнул Войцех. — У меня есть предложение.
— Ну! — на него выжидательно уставилось три пары глаз.
— Уходим в сторону вокзала. Да-да-да! — в ответ на три недоуменных, удивленных и откровенно недоверчивых взгляда ответил он. — к вокзалу, хоть это и похоже на самоубийство!
— Это, вырви мои гланды, и есть самоубийство! — Анджей не желал сдаваться безумной идее без боя.
— Вы дослушаете меня до конца?
— Валяй.
— У вокзала неразбериха и паника, похлеще, чем в бунтующем дурдоме, — взорвалось, считай, совсем рядом. Вряд ли там будут нас ждать. Если Марко прав и сандоминиканцы действительно вторглись в город, то все входы и выходы из него давно перекрыты, а в городе нас ждут обозленные и очень сердитые рейнджеры. Единственный шанс — это вокзал. Если еще не перекрыли пути, можно будет уйти на мотодрезине, или, чем черт не шутит — прости Господи! — вскочить в поезд с беженцами.
— А если не успеем?
Войцех грустно и по-доброму улыбнулся, словно добрый дедушка на смертном одре любящему внуку, что все никак не желает верить в скорую кончину дорогого родственника.
— Уж поверьте мне, хуже не будет.
Ответить было нечем, и после недолгих дебатов всеобщим голосованием решено выдвигаться в сторону вокзала, благо взрывы становились чаще и ближе, словно неизвестный артиллерист успел пристреляться и горел желанием накрыть четверку беглецов миной с мощным зарядом. Да и голоса рейнджеров раздавались в опасной близости. Конечно, в неразберихе утреннего боя они немного растерялись, но это не гарантировало, что они совершенно случайно не наткнуться на сандоминиканских шпионов, продавших их город с потрохами.
Буквально за следующим поворотом им открылась зона сплошных разрушений. Один дом был разрушен практически до основания, остались лишь руины несущих стен да жарко пылающие балки перекрытий, глубокая черная воронка вспарывала гнилой язвой улицу, одним своим краем попадая на разрушенный дом.
Рядом стоящие здания находились в менее плачевном состоянии, но жить в них явно было уже нельзя. Мимо них пронесся страшно закопченный человек, вереща и размахивая руками. За ним еще один и еще. Причитала женщина с обожженным лицом. Анджей завороженно смотрел на нее, не в силах отвести взгляд: так людей иногда привлекает извращенной красотой невероятное уродство и жуткая рана.
Женщина прижимала к груди полуобгоревший сверток, от которого несло паленым мясом. Марко подавил рвотный порыв и повел беглецов дальше, лишь бы не видеть жуткую картину.
Чем дальше они шли, тем больше становилось людей. Они бежали, падали, вопили и матерились, женщины тащили детей, мужики — домашний скарб, а на чумазых лицах было лишь одно: животный страх перед неумолимой смертью.
По первости на них не обращали внимание, но через пару сотен метров люди начали шарахаться, тыкать пальцами и перешептываться. В глазах у них был уже не страх, а глухая ненависть. Наконец, плотину прорвало.
