Хотя, внешне казалось, с ним все в порядке. При помощи рентгена, артериограмм и радиоактивных меток они обнаружили зарождающийся пузырь опухоли в его мозге. Они накачали его лекарствами, сбрили его прекрасные длинные каштановые волосы и прооперировали, вырезав проблемные сосуды. Когда действие обезболивающего прошло, я присел рядом с ним в больничной палате и взял его за руку. Под глазами у него были огромные фиолетовые пятна. Он крепко сжал мою руку и безучастно смотрел в пространство. Не важно, закончились уже часы посещений или нет, я бы никому не позволил выставить меня из этой комнаты. Он просто рассеянно смотрел в пространство. В серый час прямо перед закатом он легонько вздохнул и умер. Я абсолютно, абсолютно ничего не мог сделать.
ПУТЕШЕСТВЕННИКА ВО ВРЕМЕНИ связывают два ограничения. Закон сохранения энергии и принцип причинности. Энергию необходимую, чтобы появиться в прошлом, можно взять взаем только у моря Дирака. Вследствие этого на море Дирака появляется рябь, распространяющаяся в обратном направлении во времени и перемещающаяся только в прошлое. Энергия же сберегается в настоящем, до тех пор, пока объект не вернется с нулевой задержкой во времени. В свою очередь, принцип причинности гарантирует – действия в прошлом не могут изменить настоящее. Например, что, если вы отправитесь туда и убьете своего отца? Кто тогда изобретет машину времени?
Однажды я пытался совершить самоубийство, прикончив моего отца перед тем, как он встретил мою мать – за 23 года до моего рождения. Конечно, это не изменило ничего и, когда я это делал, знал – ничего не изменится. Но нужно было попробовать. В конце концов, как еще убедиться?
ЗАТЕМ МЫ ОТПРАВИЛИ в прошлое крысу. Она совершила путешествие через море Дирака и вернулась невредимой. После этого – одолжили у психологической лаборатории другую крысу, дрессированную. Конечно, мы не сказали, зачем она нужна. Перед тем, как устроить ей маленькое приключение, мы проверили, насколько быстро она проходит лабиринт ради куска бекона. После полета в прошлое и обратно – крыса пробежала его так же быстро, как раньше.
Мы все ещё не решались попробовать на человеке. Я сам назначил себя добровольцем. И запретил кому бы то ни было меня отговаривать. Проделывая это над собой, я ловко обходил университетские правила, ограничивающие эксперименты над людьми. Нырок в море отрицательной энергии – не ощущается вообще никак. В один момент я стоял в центре петли катушек Ренцеля, на меня смотрели два моих студента и техник. В следующий миг я оказался один, а стрелка прыгнула ровно на час назад. Один в запертой комнате, где не было ничего кроме кинокамеры и часов. Но этот миг был высшим пиком моей жизни.
А вот момент, когда я впервые встретил Дэнсера, можно назвать – низшим пиком. Это было в Беркли, я сидел в баре, носившим имя «У Триши», где медленно допивался до состояния полного треша. В последнее время, угодив в ловушку между всемогуществом и глубочайшим отчаянием, я пил часто. На дворе стоял 1967 год, это была середина счастливой эры хиппи. Так что, наглушиться вдрызг в таком месте и времени, казалось мне более-менее остроумным.
В баре оказалась девушка, сидевшая среди других студентов университета. Я пробрался к их столику и сам себя пригласил присесть. Я был жутко пьян, поэтому сказал ей, что она не существует и весь ее мир тоже. Все вокруг создано только тем фактом, что я смотрю на него. И оно исчезнет, вернувшись в море нереальности, как только я отведу глаза. Оказалось, её имя Лиза, она принялась спорить со мной. Друзьям разговор быстро наскучил, все засобирались на выход. Да и Лиза быстро раскусила, насколько я в дугу. Она хлопнула счетом об стол и ушла в туманную ночь.
Я последовал за ней. Когда она это заметила, накрепко вцепилась в сумочку, прямо приросла к ней.
Он внезапно появился под уличным фонарём. На секунду мне показалось, что он – девушка. У него были яркие голубые глаза и прямые каштановые волосы до плеч. Он носил индейскую рубашку с вышивкой, серебряный медальон с бирюзой и гитару на ремне за спиной. Он был худой, едва ли не – струнка, и двигался как танцор или мастер карате. Но мне не было страшно.
Он оглядел меня. «Знаешь, с твоей проблемой это не поможет».
И внезапно мне стало стыдно. Я больше не был точно уверен, что собирался делать и почему шел за ней. Всё это происходило спустя годы после того, как я впервые сбежал от смерти, и я привык думать о других, что они нереальны. Тем более, с тех пор я не могу никому причинить никакого вреда. По крайней мере – надолго. Моя голова пульсировала. Я прислонился к стене, съехал вниз и грохнулся на тротуар. Мне было сильно не по себе.
Он помог подняться, мы вернулись в бар, он угостил меня апельсиновым соком и солеными сушками и дал выговориться. Я рассказал ему всё. А почему нет? Тем более, с тех пор, как я могу не сказать всё, что сказал и не сделать всё, что сделал. Но не это развязало мне язык. Он выслушал всё, ничего не ответил. Никто и никогда раньше не слышал эту историю. Не могу объяснить, как это подействовало на меня. Бессчётно лет, как я одинок. И вдруг, хотя бы на мгновение… Это долбануло меня, как целая таблетка кислоты. Хотя бы мгновенье я был не один.
Мы ушли из бара, держась за руки. Прошли полквартала, вдруг Дэнсер остановился перед аллеей. В ней было темно.
'Что-то тут не так' – его голос звучал загадочно.
Я потянул его назад. 'Подожди. Тебе не надо идти за мной. Он разжал руку и шагнул в аллею. После небольшого колебания я последовал за ним.
Аллея воняла прогоркшим пивом, смешанным с мусором и засохшей рвотой. Через минуту мои глаза привыкли к темноте.
Лиза распласталась в углу позади мусорных баков. Её одежду разрезали ножом, клочки валялись повсюду. Кровь запеклась на бёдрах и на одной руке. Кажется, она нас не заметила. Дэнсер присел рядом с ней на корточки и попытался сказать что-то успокаивающее. Она не ответила. Он снял рубашку, обернул в неё Лизу, затем поднял её на руки и понёс.
«Помоги довезти ее до моей квартиры»
«Квартиры! Чёрт! Лучше набрать полицию» – пробормотал я.
«Позвать этих свиней? Свихнулся? Хочешь, чтобы и они её изнасиловали?»
Я и забыл, что это шестидесятые. Вместе подхватив Лизу под плечи, мы дотащили её до дансеровского Жука и довезли до его квартиры на Хайт-Эшбери (прим. – легендарный хипповский район в Сан-Франциско, место проведения «Лета любви»).
Пока мы ехали, он спокойным тоном рассказал мне про тёмную сторону лета любви. Ту сторону, которую я раньше никогда не видел. Это гризеры, сказал он. Они явились в Беркли, потому что слышали, что девушки-хиппи дают за просто так. Их люто бесит, когда они встречают кого-то, кто мыслит иначе.
Её раны казались неглубокими. Дэнсер промыл их, уложил ее, и провёл над ней всю ночь, шепча, напевая вполголоса и бормоча что-то утешительное. Я уснул на одном из матрасов в его прихожей. Когда проснулся утром, они оба лежали в постели. Она спокойно дремала. Дэнсер не спал, приобняв её. Я прекрасно понимал, что он только приобнял, и всё, но почувствовал острый укол ревности. Я не знал, к кому из них ревную.
Примечания к 'Лекциям о путешествиях во времени':
