Четниками в основном были люди молодые, потому что чета не освобождала от обязанности работать чтобы заработать на хлеб насущный. Здесь, в пограничной зоне сербы в основном работали сами на себя, и хозяева пекарен, каварен, маленьких заводиков с пониманием относились к тому, что иногда работники брали небольшой отпуск на несколько дней. Но ведь это еще здоровье какое надо: работа, потом чета, подготовка, смертельный риск – да еще и личную жизнь надо как то устраивать. Сербы в отличие от евреев не требовали от молодых заключать браки только в своей нации, беречь чистоту крови – но так получалось, что большинство поляков сербов ненавидело и презирало. Оставались свои, русские да казаки – как у той же Драганки, по которой сейчас вздыхал добрый донской казачина из пластунов, и чувства которого не оставались без ответа.
Собрались во дворе воеводы – всего шло двадцать человек, разбитые на две группы по десять четников в каждой. Каждый четник хранил оружие и снаряжение дома, потому пришли все уже собранными, с оружием и с рюкзаками. Чуть позже должны были вывести со дворов три трактора с прицепами с высокими бортами – на них они собирались добраться к месту.
Радован Митрич что-то обсуждал с командованием казаков по станции связи, оставалось надеяться только на то что начало работы еще одной станции не всполошит никого по ту сторону границы и не сорвет переход – если тот будет. Это была не первая ночь, которую они проведут в чистом поле, Радован за время операции осунулся и еще больше потемнел лицом – но каждую ночь упорно ходил сам. А днем еще и в кузне работал и дела решал – как и в любом боевом формировании у командира дел житейских едва ли не больше чем дел военных.
Тем временем, несколько 'гарных парубков' решили докопаться до Драганки, которая шла сегодня с четой. О том, что у нее появился суженый из казаков, стоящих неподалеку, знали многие. Кто-то одобрял, кто-то нет. Несколько молодых сербов всерьез думали подкараулить этого казака да начистить ему рыло, выходили в ночь – но найти его не смогли. Слабоваты были супротив донских пластунов, которые еще на Кавказе отличились.
– А, сестра… – завел разговор один – то тебе не тяжко?
– Ви причаху? – Драганка сосредоточенно проверяла снаряжение, которое и для мужика то было тяжеловато
– Да о том. О русе твоем.
– Али шта интереса?
– Да как он… в ночь да без тебя … а хотя он же там будет, на положае…
С противоположной стороны двора начал подниматься, сжимая кулаки Божедар, но Драганка его остановила
– А ты, Петар что так за это переживаешь?
– Так можа волим те…
– Э… нет, зашто ми такой? Любой на тебя поглядит, помыслит – алкоголик, и что с тобой радовать?
Двор грохнул хохотом, Петар, красный как рак вынужден был сесть на место и демонстративно заняться своим снаряжением. История была известная: Петар, известный, несмотря на возраст (еще в армии не бывал) дамский угодник, умудрился охмурить одну из первых красавиц гимназии, пани Гражанку. Штурм неприступной твердыни завершился полным успехом – но о том стало известно. И вот в один прекрасный день Петар посреди ночи подошел к заветному окну, кинул туда камешек – но вместо веревочной лестницы как в старых фильмах ему прямо на голову опрокинули кастрюлю с кипятком. Потом он цельный час с лишком убегал от разъяренных польских парубков, поднявшихся посреди ночи проучить серба (это, кстати, были не шутки, поймали бы – могли убить). Потом Петар долго лежал в больнице с ожогами от кипятка, вылечился – но теперь цвет кожи на голове, на лице у него обычно был как у запойного пьяницы – с красноватым оттенком. От того дамы, в которых у него раньше не было недостатка, стали избегать его своим вниманием, а он стал к ним цепляться, быстро прославившись своим едким языком. Не раз его и били – потому что едкий язык это достоинство дамы, но никак не кавалера.
– То мое дело – буркнул Петар, понимая что проиграл, просто для того, чтобы не оставлять за женщиной последнего слова.
Возлюбленная Божедара тоже была здесь, звали ее Звезда, и она шла на положай со своим мужчиной. Для русских, для казаков это было диким, для сербов – нормальным. Нормальным это было и для Божедара, более того – он гордился своей Звездой и в цепи выбирал место рядом с ней. Как говорил – чтобы прикрыть, ну а если что – так обоих сразу. Вот такой вот жутковатый, с инфернальным душком юмор по-сербски. И эта была не единственная пара из тех, которые шли на положай вдвоем.
Кто-то включил магнитофон, полилась разухабистая, мелодичная и сильная песня. У сербов был совершенно особенный песенный жанр, турбофолк. Кое-кто считал это 'сербским рэпом', по сравнить негритянский примитивный речитатив, исполняемый под убийственно тупую и примитивную музыку с сербским турбофолком мог лишь полный кретин. Сербский турбофолк – это народная музыка, переигрываемая в ускоренном варианте и на современных инструментах, и слова – о боях, о засадах, о четах, о концлагере 'Пожаревац', об усташах. Исполнительницы турбофолка (это всегда были женщины) собирали полные залы, и ходили на турбофолк не столько сербы, сколько русские. Эти песни звали на подвиг, в то время как рэп звал на пьяную драку, на дебош, на преступление.
– Так… исключили! Райко, ты что – головой слабый совсем?!
– А что, пан глава?
– Ты куда гитару повлачил? Идем до ночи, ты там что – певати будешь?
– А одно и спою. Пусть приятели козаки послушают.
– Та-а-ак… Гитару положи! Раз в тебе силы много – дайте ему еще кутиху к митральезе. Нека вуче, детина здоровый…
Под насмешки и подначки, на покрасневшего Райко на спину взгромоздили большой, семь килограммов весящий короб с пулеметной лентой на двести пятьдесят патронов. Получилось – как рацию армейскую тащит.
– Сви спремни?******
– Все, пан глава – донеслось нестройное.
– Тогда – да хранит нас мати Богородица. Пошли.
17 июня 2002 года
Передовой лагерь
Пограничная зона Австро-Венгрия
