заметил я, скорее для себя, чем для них. — А как вы передаете ему деньги?
— Мадам Жири оставляет их в конверте в его ложе первого числа каждого месяца. Мы берем деньги из бюджета на текущее содержание Оперы.
— Болваны! — неожиданно взорвался Дебьенн, больше не в силах сдерживаться. — Они не понимают, что творят! — он нервно провел рукой по редеющим волосам.
— Кого вы имеете в виду?
— Моншармена и Ришара, новых директоров, кого же еще? — выкрикнул Полиньи, как будто объясняя очевидную вещь идиоту. — Они навлекут на Оперу несчастье!
— Каким образом?
Бедняги снова обменялись взглядами.
— Они не верят в существование Призрака, — пожаловался Дебьенн, проводя рукой по дергающейся брови. — Похоже, они воображают, что все это — хитрый розыгрыш с нашей стороны, и ясно дали нам понять, что не потерпят этого.
— Розыгрыш! — повторил Полиньи со страдальческой усмешкой.
— В самом деле?
— В самом деле. Они объявили, что не будут следовать дополнениям контракта. Они не будут платить эти деньги, они не будут производить изменения в актерском составе, и — что хуже всего — они будут сдавать ложу № 5!
— Начиная с этого вечера! — добавил Полиньи, качая головой. — Они собираются сидеть в ней сами! Они уволили мадам Жири, — продолжил он, словно сообщая о свершении некого святотатства, — и грозились заменить ее кем-то другим!
— И того хуже, — добавил Дебьенн, — они настояли, чтобы сегодня пела Ла Сорелли.
— Это — тоже нарушение его требований? — поинтересовался я.
— Мы довели до их сведения, что Призрак пожелал, чтобы сегодня в
— И как же Призрак выразил свое пожелание, чтобы мадемуазель Дааэ пела сегодня?
— Он говорит с нами.
— Напрямую?
— Так же прямо, как мы говорим с вами, Инспектор. Его голос звучит здесь, в кабинете.
— Просто звучит в эфире, — добавил Дебьенн, предваряя мой следующий вопрос. — Он может звучать где угодно в здании. И Призрак слышит все, что здесь говорят.
— Это наводит на размышления.
— Не понимаю, о чем вы.
— Вас это уже не касается, — сообщил им я, ведь они, в конце концов, как раз покидали Оперу. — И когда же Призрак объявил вам об этой предполагаемой замене в вечернем актерском составе?
— Сегодня в десять утра, как только я зашел в кабинет, — сразу же ответил Полиньи. — Я просил их прислушаться к голосу разума, — повернулся он к Дебьенну.
— Просил снова и снова, — подтвердил тот.
Я встал.
— Господа, я должен повторить мое первое пожелание, — они обратили ко мне одинаково непонимающие взгляды. — Где я могу найти мадемуазель Дааэ?
— Она живет с больной бабушкой.
— У меня создалось впечатление, что она — сирота.
— Это, на самом деле, не бабушка мадемуазель Дааэ, это пожилая вдова, которая ее приютила, у нее комнаты на улице Гаспар. Кажется, ее называют Матушка Валериус.
— Благодарю вас, — я направился к двери, но замешкался.
— Да?
— Просто из любопытства. Что происходит с директорами, отслужившими свое в таком месте, как Парижская Опера?
Они коротко переглянулись.
— Сэр, — произнес Дебьенн, поднимаясь в полный рост. — вы имеете честь беседовать с новыми директорами Оперы Табор Лидвилла, Колорадо.
— Простите, месье, что отнял у вас бесценное время.
7. Ангел
Как вы помните, Уотсон, в деле Ужаса Дартмура, которое вы были так любезны описать и опубликовать под заглавием
И никакому Призраку не нужны двадцать тысяч франков в месяц.
Теперь я считал, что Призрак и убийца Бюке был один и тот же человек, скорее всего, работавший в Опере и хорошо знавший ее сложное нутро. Он испытывал страстное влечение к мадемуазель Дааэ, представлявшее смертельную опасность для любых соперников, ищущих ее расположения. А значит, представлялось благоразумным, пока дело не зашло слишком далеко, побеседовать с молодой женщиной, благополучие которой было вверено моим заботам. Следовало выяснить, что знала она сама о своем незримом поклоннике, в надежде, что это знание позволит мне выследить его, прежде чем он натворит новых бед.
Комнаты Матушки Валериус на рю Гаспар были обставлены просто, но чисты. В доме имелась горничная, но на мой стук ответила сама интересующая меня особа. Она была одета в прелестный темно- синий пеньюар с белыми кружевами на запястьях и у горла. Вблизи Кристин Дааэ была еще симпатичнее, чем мне казалось, когда я видел ее со своего кресла в партере во время
— Мсье Сигерсон, входите!
Определенно, мой приход не вызвал у нее особого удивления. Когда я спросил ее, почему, она улыбнулась.
— Но я столько слышала о вас от Ирен! Она велела мне полагаться на вас, как на нее саму, а я верю ей во всем! У нее было что-то вроде предчувствия, что вы придете ко мне.
Не заметив мой вздох облегчения и благодарности к предусмотрительной мисс Адлер, молодая женщина представила меня своей инвалидке-опекунше, развеселой Матушке Валериус, сидевшей на кровати с пологом под тяжелым стеганым одеялом и жизнерадостно приветствовавшей меня.
—
— Разумеется,
— Она хорошая девушка, — сказала старая дама, кивнув в направлении двери.
— Как вы с ней познакомились? — спросил я.
— Ее отец, бедняжка, снимал у меня комнаты, пока его не прибрали.
— Прибрали?