— Ты ведь любишь Аделаиду?
— А если бы и так, не твое собачье дело. Знаю я, ты за ней ухлестывал. Пытался ее охмурить, когда вернулся в Лондон.
— Ничего подобного.
— Держись от нес подальше, а то я тебя точно прикончу. Это моя девушка, она будет принадлежать мне. Она будет моей, даже если мне придется ее убить. К тому же она меня любит.
— Так ты воображаешь. А если у нее кто-то есть?
— Как это — кто-то есть? Никого у Ади нет, она никого не видит, нигде не бывает.
— А ей и не нужно бывать. Все происходит дома.
— Что ты хочешь сказать? Господи, неужели ты…
— Нет, не я. Денби.
— Что Денби? Не мучь ты меня!
— Денби — любовник Аделаиды. Аделаида — любовница Денби. Уже несколько лет. По-моему, тебе пора узнать об этом.
Уилл лежал неподвижно, тяжело дыша. Потом еле слышно произнес:
— Развяжи меня, Найджел. Клянусь, я тебя не трону.
Найджел встал и вытащил палку из-под стула. Раскрутил веревку, и она ослабла. Уилл неловко повернулся и стал приподниматься. Застонав, он начал стаскивать резиновый наручник. Найджел помог ему, потом высвободил лодыжку. Постанывая, Уилл массировал то затекшую руку, то ногу.
— Не верю я тебе, Найджел, — сказал он.
— Это правда.
— Докажи.
— Спроси у Аделаиды. Между прочим, взгляни-ка. Тебе ведь знаком почерк Денби?
Найджел протянул Уиллу склеенные скотчем обрывки записки. «Аделаида, моя сладкая, — говорилось в ней, — як тебе не приду, буду спать у себя, потому что вернусь поздно. Спокойной ночи, малышка. Твой Д.».
Уилл внимательно изучил послание. Потом издал протяжный душераздирающий вопль и повалился лицом в подушку.
— Тсс, не шуми…
Уилл сел, лицо у него было перекошено, челюсть дрожала, от гнева и боли он скрипел зубами.
— Я убью его. И ее тоже.
— Не бесись, Уилл.
— Убью. Говоришь, несколько лет. Несколько лет! И все это время она водила меня за нос, клялась, что у нес никого нет, позволяла мне делать ей подарки, целовать руки.
— Да, я знаю, но послушай, что я еще…
— Говорила, что она не создана для замужества! Конечно, она не создана, она просто дрянь, шлюха! И я бросил свою жизнь к ее ногам! Я ее растерзаю. И его убью. Сейчас же пойду и накрою их в постели. «Моя сладкая»! О Боже, я этого не переживу. Где мои брюки?
— Прекрати, Уилл, прекрати сейчас же и выслушай меня. Все равно я спрятал твою одежду, тебе ее не отыскать. Слушай…
— Пойду голый. Прочь с дороги, Найджел! Ты видишь, ты меня довел.
— Дверь заперта. Сядь, да сядь же.
Уилл перестал греметь дверной ручкой. Он вдруг выпрямился, застыл, закатил глаза и со стоном рухнул на кровать, закрыв лицо руками.
— О Аделаида, Аделаида! Я любил тебя, я так тебя любил!
Найджел придвинул стул ближе. Он гладил черные растрепанные волосы, плечи, сотрясавшиеся от бесслезных рыданий.
— Перестань, Уилл. Что сейчас сделаешь, ночь на дворе. Нужно все обдумать. Ты знаешь правду, а значит, они в твоей власти. Обдумай это. И не мсти Аделаиде. Бог ей судья, с нее хватит шипов в собственном сердце. А что касается Денби, мы подумаем, как его наказать. Я помогу тебе. Мы вместе его накажем.
Уилл перестал рыдать и сидел, крутя и потирая запястье, с пустым, помутившимся от горя взглядом; из полуоткрытого рта текла слюна.
— Подумать только, что она…
— Да, и она тоже. Я не повредил тебе руку?
— И это после того, как мы выросли вместе, после всего, всего… Это все равно что родная мать предала бы тебя…
— Мать всегда предает.
— Я ей полностью доверял. Никак не думал, что у нее была другая жизнь. Говоришь, несколько лет. С этим жирным боровом! Я его прирежу. В детстве она меня любила. Она была такая хорошенькая, такая невинная. Мы были счастливы.
— Да, все трое.
— Да, все трое. Мы всегда ходили, взявшись за руки. Помнишь?
— Да, а она посередке.
— И играли в перетягивание каната у фонарных столбов. И ты всегда побеждал.
— А ты помнишь, как мы рассказали ей, откуда берутся дети?
— И она не хотела нам верить!
— Господи, будто вчера все это было!
— И стройка, и пустырь, на котором мы собирали одуванчики.
— И как мы лазали на леса…
— И воровали кирпичи…
— И играли в англичан и французов…
— И в три шага…
— Аделаида — это наше детство, когда все у нас было прекрасно…
— До нашего побега…
— До театра.
— До всех этих гадостей — ну, ты понимаешь меня.
— Да. А она — словно из другой жизни, из другого мира. У меня было чувство, будто она хранит в себе те наши годы, детство, хранит его для меня…
— Во всей свежести, во всей чистоте…
— Ты что, смеешься надо мной, Найджел?
— Нет-нет. Ну ты же обещал…
— Аделаида приходила к тебе, ну, туда, где ты жил, когда вернулся в Лондон?
— Нет.
— Что-то у нее с тобой было. По-моему, ты за ней приударял.
— Да нет же.
— Хорошо, зачем тогда ты мне все это рассказал? Какой тебе от этого прок? Ты любишь ее, ты хочешь вбить клин между нами, вот!
— Нет!
— Значит, у тебя у самого ничего с ней не вышло, и ты хочешь, чтобы у меня тоже…
— Нет, клянусь тебе.
— Хорошо, тогда зачем тебе все это? Просто придурь? Или тебе хочется мне напакостить? Или напакостить Денби?
— Идиотская мысль!
— Ты ненавидишь Денби. У тебя на него зуб. Да? А за что это он тебе врезал, между прочим?
— Нет, Уилл, это совершенно тут ни при чем.
Усилившийся дождь стучал по чердачной крыше, сбегал сплошным потоком по темному оконному стеклу. Близнецы сидели под яркой голой лампочкой лицом к лицу и пристально смотрели друг другу в глаза.
