непонятный новый звук, там что-то булькало и шипело. Слабенький луч растворился в темноте. Аделаида спустилась на несколько ступенек и увидела в кружке света струящуюся воду. Аделаида испуганно смотрела на нее как зачарованная. И вдруг подумала: вещи, мои вещи!
Она ступила в воду, которая была ей уже по щиколотку, и, шлепая по ней, пробралась к себе в комнату. Два чемодана стояли на полу, в воде, один лежал на кровати. Она схватила сумочку, подняла с пола чемоданы и потащила их вверх по ступенькам, локтем прижав к себе фонарик. Она с трудом выволокла их на площадку первого этажа. Наверху кричал Бруно. Не обращая на него внимания, она побежала вниз, за третьим чемоданом. Так, что же еще? Пальто. Она сняла его с вешалки и попыталась натянуть на себя поверх мокрого плаща. Ничего не вышло. Руки сделались как ватные, она дрожала от холода и плакала. Аделаида связала в узел халат и пальто, вытащила их вместе с чемоданом на площадку и снова бросилась вниз. Где-то на кухне были свечи, но где? Она стояла на ступеньках, освещая струящуюся у ног воду. Аделаида не могла определить, поднимается вода или нет. Бульканье, шипенье раздавались теперь совсем рядом, и она поняла, что вода с улицы, сбегая в осевший задний дворик, скапливается там и просачивается в дом под дверью черного хода.
Нужно спасать вещи, подумала Аделаида. Она ступила в воду и, с усилием передвигая ноги, прошла в комнату Денби. Посветила в окно, пытаясь рассмотреть дворик, но ничего не увидела. Она подняла оконную раму. В комнату ворвался беспорядочный рев, шипение воды. Везде была темень. Аделаида опустила руку с фонариком за окно, вниз. И ее точно ужалило. Она поняла, что коснулась воды. Уровень воды во дворе был гораздо выше, чем в доме. Двор превратился в озеро. Аделаида изо всех сил дернула раму, чтобы закрыть окно, но раму заело, и Аделаида не могла справиться с ней. Вода снаружи уже достигала подоконника. Заливаясь слезами, Аделаида продолжала тянуть раму вниз, потом повернула фонарик, осветив комнату. На туалетном столике лежала щетка для волос, ее мирный вид совершенно не вязался с тем, что творилось вокруг. Аделаида взяла щетку и стала снова дергать раму, при этом лучик фонарика, который она держала в левой руке, метался во все стороны. Раздался звон стекла, и на нее посыпались осколки.
Аделаида отшатнулась от окна и, почувствовав острую боль в ноге, быстро села на кровать Денби. Свет фонарика выхватил из темноты какой-то предмет, который покачивался на воде рядом с ножкой кровати. Это была черная деревянная шкатулка с марками.
— Аделаида, Аделаида! — сквозь рев воды донесся голос Бруно.
Аделаида попыталась одной рукой поднять шкатулку, потом взяла ее обеими руками, поставила на кровать и забралась туда с ногами. У нее было ощущение, что в ступне застрял осколок. Она внимательно осмотрела ногу, светя на нее фонариком, осторожно провела по ступне рукой. Мокрый чулок был в крови. Аделаида смотрела на ногу и стонала. Рука, которой она ощупывала ступню, одеревенела от холода.
— Аделаида, забери марки! — снова раздался голос Бруно.
Аделаида посветила на шкатулку. Шкатулка была опрокинута, ящики выдвинулись. В целлофановых кармашках виднелись знакомые разноцветные картинки. Что-то упало Аделаиде на глаза. Это был мокрый шарф, который она забыла снять. Аделаида торопливо поправила его. Она сидела в темноте среди шума булькающей воды и дождя, дрожа от холода, чувствуя пульсирующую боль в ступне, и стонала. Она не сводила глаз с марок. Может, взять несколько штук для Уилла, вдруг подумала она. Может, он простит меня тогда? Скажу: потерялись во время наводнения. Вполне правдоподобно. Если б меня здесь не было, они бы вообще погибли. Это потоп, конец света, уже не имеет значения, кто как поступает.
Она положила фонарь на кровать и протянула к маркам мокрую, не гнущуюся от холода руку. Где же здесь «Треугольный Мыс»? Вот бы знать, какие марки самые ценные. Надо отнести их наверх, подумала она. Пойти наверх, в тепло, обсохнуть, решить, что делать. Она спустилась с кровати и снова почувствовала острую бсшь в ступне. Стоя на одной ноге и плача, она попыталась поднять шкатулку, но она оказалась слишком тяжелой.
— Аделаида, марки, марки! — крик Бруно сделался явственней.
Аделаида, став коленом на кровать, попыталась вытащить ящички из шкатулки, но они не вытаскивались. Они только выдвигались до конца, и все. Непослушными пальцами она потянула за кармашки. Они тоже были закреплены.
Вдруг раздался новый гулкий всплеск разливающейся воды, и Аделаиде будто кто-то сжал ногу. Она выпустила из рук шкатулку и ухватилась за спинку кровати. Должно быть, скопившаяся во дворике вода хлынула в комнату через открытое окно. Аделаида вскрикнула и бросилась к двери. В прибывающей воде уже невозможно было сделать ни шагу. Она дотянулась до двери, с трудом выбралась из комнаты и всем телом подалась к лестнице, хватаясь за перила. Ей удалось стать ногой на нижнюю ступеньку. Фонарик, который она сжимала в вытянутой руке, вдруг осветил безжизненно-белую ногу наверху, прямо перед нею.
— Марки, Аделаида, забери марки!
Поднявшись еще на одну ступеньку, она направила фонарик наверх. И пронзительно закричала. На верхней ступеньке лестницы, ведущей в кухню, прислонившись к балясине перил, стоял Бруно. На нем была только пижамная куртка, его тощие ноги подгибались как лапки насекомого. Распухшая голова, казавшаяся огромной в луче фонарика, покачивалась, точно деревянная карнавальная маска. Бруно клонился вперед, уцепившись тонкими руками за перила. Еще мгновение — и он со всего маху упал на Аделаиду, уткнувшись головой ей в плечо. Она выронила фонарь и под тяжестью тела Бруно рухнула вместе с ним навзничь прямо в темный поток.
Глава XXIX
— Смотри-ка, — сказал Майлз, — слышно, как ласточки щелкают клювом, когда хватают жучков. Прислушайся!
— Рано они прилетели в этом году, — сказала Диана. — Оставались бы с нами, зачем куда-то улетать?
— Я их понимаю, они стремятся на волю, под крышу спокойного деревенского дома.
Был тихий вечер, один из тех весенних вечеров, когда вспоминается осень, когда листва словно источает тишину, переливаясь в лучах предзакатного солнца. Диана и Майлз гуляли по Бромптонскому кладбищу. Они засоли уже далеко, и шум машин с Олд-Бромптон-роуд и Фулем-роуд едва доносился сюда, точно отдаленное жужжание насекомых. Майлз и Диана присели на скамейку. Он обнял ее за плечи.
— Тихо, как в деревне. И зачем ласточкам улетать?
— Тебе не холодно, дорогая?
— Нет, Майлз. Солнышко уже теплое. Зелено прямо как на лугу.
— О зелени за зиму совсем забываешь.
— За зиму о многом забываешь. Каждая весна — это сюрприз.
— Да, каждая весна — это сюрприз.
— И чудо, что трава вырастает снова. Видишь, солнышко ее ласкает.
— Ты была сегодня у Бруно, как он там?
— Все так же. Не узнает меня. По-моему, он уже и Денби не узнает. Иногда говорит вроде что-то разумное, а ничего не понятно. Кажется, он живет только настоящим моментом.
— А неплохо пожить только настоящим, Диана. И как только он уцелел, когда упал с лестницы?
— Доктор говорит, его дни сочтены. Он уже не жилец. Да ты и сам видел.
— Да, жалко смотреть.
— Не то слово. Просто не жилец.
— Он так и не спросил про марки?
— Нет, слава Богу.
— Я даже рад, что они пропали.
Коллекция погибла во время наводнения. Должно быть, шкатулку вынесло в окно. Когда вода спала, ее нашли на дворе, в ней уцелело лишь несколько ящичков. Оставшиеся в них марки были безнадежно испорчены.
