долгие десять-двенадцать часов. Иорелла первой протянула руку и взяла со стола один из шариков. Фландр молча кивнул и взял вторую пилюлю. Главный алхимик выжидающе уставился на Синтра, но тот испуганно отступил назад и покачал головой:
— Нет, я… не могу. Извините…
— Подумай, — еще более странным, словно бы ласковым тоном проговорил его начальник. — Противоядия все равно нет, а это… ну, хоть какой-то выход.
— Нет, — уже более решительно ответил Синтр и сделал еще шаг назад. Хэлл пожал плечами, отодвинул еще один шарик в сторону и сгреб остальные обратно в шкатулку. Подчиненные заметили, что руки у него больше не дрожат.
— Может, с собой возьмешь? — спросил он Синтра прежде чем запереть шкатулку.
— Уладишь все дела, а потом… Синтр вместо ответа еще раз отрицательно мотнул головой, и замок шкатулки звонко щелкнул.
— Ну что, пойдем? — Фландр взял Иореллу за руку, и они вместе, не прощаясь, направились к выходу. Синтр посмотрел им вслед и снова повернулся к Хэллу, взглядом спрашивая разрешения уйти и втайне надеясь, что начальник задержит его в лаборатории еще под каким-нибудь предлогом.
— Иди, — сказал главный алхимик. — Я здесь останусь. И напишу обо всем, что случилось. Иди уже! Синтр, не оборачиваясь, вышел из лаборатории в темный коридор Академии.
На улице поднялась сильная метель, и Синтр шел домой, почти не видя дороги: если бы он не ходил этим путем больше десяти лет, то наверняка заблудился бы и замерз в каком-нибудь переулке без всяких секретных ядов. Он шел, пригибаясь от ветра и старательно закрывая лицо поднятым воротником, безуспешно пытаясь ответить самому себе на вопрос, почему он не воспользовался предложением Хэлла. Ему не надо было улаживать никаких дел — Синтр хорошо понимал, где работает, и завещание написал, еще учась на последнем курсе алхимического факультета. Он не строил никаких иллюзий о том, что красное зелье могло на него не подействовать, или что за ночь Хэлл найдет противоядие — он сам полгода пытался создать его вместе с другими сотрудниками, но они так и не смогли ничего добиться. Утром он, как всегда, тепло попрощался с Лавинией и детьми — у них не было никаких ссор или невысказанных обид, за которые следовало бы попросить прощения. И все-таки теперь он шел домой умирать без спасительного желтого шарика в кармане. «Почему именно мы? — спрашивал он то ли себя, то ли какие-то неизвестные ему высшие силы. — Почему Иорелла, ведь она совсем еще молоденькая, ребенок практически?! Почему Фландр, такой веселый и компанейский парень… Почему Хэлл — личность, конечно, вредная, как все начальники, но ведь он хорошо к нам относился и всегда серьезно о нас заботился, премии выбивал, перед своим начальством нас выгораживал!.. Почему я, в конце концов?! Что такого ужасного мы сделали, чтобы заслужить такой отвратительный конец? Мы же создавали лекарства, мы помогали людям! Хотя… ведь почти все наши лекарства вполне можно использовать и как яды… А что, если сегодняшний срочный заказ, если бы мы его выполнили, использовался бы вовсе не для лечения? Что, если это зелье точно так же должно было отравить не четверых, а сотню человек?» Лавиния встретила мужа с не слишком довольным видом, но не высказала никаких упреков: Синтру и раньше приходилось задерживаться на работе, а его жена сама когда-то закончила алхимический факультет и прекрасно понимала, что бывают срочные заказы и что некоторые процессы приготовления зелий нельзя прерывать. Он чмокнул ее в щеку, поприветствовал выбежавших из своей комнаты восьмилетних сына и дочь, прошел в столовую и уселся за стол, на котором пока стояла только широкая плоская корзинка с нарезанным хлебом.
— Жди теперь, пока все разогреется, — сказала Лавиния. — Мы уже поели, не стали тебя дожидаться.
— И правильно, нечего голодными сидеть, — устало пробормотал Синтр. Жена слегка наклонилась к нему и посмотрела на него более внимательным взглядом, и алхимик, сообразив, что может себя выдать, улыбнулся ей теплой, но усталой улыбкой. Лавиния, ничего не сказав, тоже чуть улыбнулась и ушла в кухню. Синтр вздохнул с облегчением: она ничего не заподозрила, он сумел убедить ее, что просто очень устал. Ужинал он в одиночестве, с трудом заставляя себя проглатывать вкусные, по всей видимости, куски, которые ему казались абсолютно пресными и словно бы резиновыми. Впрочем, Синтр старался есть помедленнее не только из-за того, что совсем не чувствовал голода. Он знал, что как только закончит, Лавиния начнет расспрашивать его о работе, а двойняшки — требовать, чтобы он поиграл с ними в несколько разных игр одновременно. А ему нужно было время, чтобы решить, как все-таки следует вести себя с родными в последний вечер. «Им надо что-то сказать… — вертелось у Синтра в голове. — Что-то самое важное, что бы им потом всегда в жизни помогало… Да нет, глупость это! Нет такого рецепта, чтобы помогал во всех ситуациях! А думать головой, прежде, чем что-то сделать, мы с Лавинией их и так всегда учили. И если все-таки не смогли научить, за один вечер я все равно уже ничего не исправлю… Тогда что же мне им сказать?! Ну почему эта зараза Хэлл нас не обманул? Что ему стоило сказать, что у него есть противоядие и к утру он сможет его сварить?! Мы бы все тогда прожили еще один день, как обычно! Ну, пусть не совсем как обычно, но все-таки у нас была бы надежда, что мы можем спастись… Стоп, вот оно! Именно так и надо сейчас действовать. Как будто ничего не случилось. Никаких нравоучений напоследок, никаких истерических признаний в любви — все, как всегда, все, как каждый день!..» Он быстро, чуть не подавившись, доел все, что оставалось у него в тарелке, залпом выпил чашку пахучего травяного чая и вышел из столовой в детскую. Лавиния была уже там — играла с детьми в одну из их любимых игр, путешествие по книжному шкафу. Заключалась эта игра в том, что сын брал пару своих игрушечных солдатиков, и они отправлялись в поход с нижней полки, где стояли детские книги, к самой верхней из тех, до которой дети могли дотянуться, а дочь, вытащив с каждой полки несколько книг, устраивала в освободившемся месте уютные «гостиницы», где путешественников встречали ее любимые мягкие игрушки, у которых солдатики отдыхал, рассказывая обо всем интересном, что видели по пути. Когда Синтр присоединился к игре, Лавиния как раз помогала дочери создать на одной из высоких полок последнее «гнездышко», обставив его «мебелью» из кубиков и вышитых подушечек. Синтр поднял с пола еще одного солдатика, и у игрушек его сына появился еще один попутчик. С которым они, преодолев многочисленные трудности, все-таки добрались до последнего «домика», где их уже давно дожидалась самая любимая из дочкиных кукол. Потом Синтр с Лавинией долго загоняли разгулявшихся близнецов спать и, уже уложив их, рассказывали им начатую в незапамятные времена историю, к которой они каждый вечер, перехватывая друг у друга инициативу, сочиняли продолжение. Наконец, сын и дочь заснули, и их родители, переглянувшись, тихо поднялись со стульев и на цыпочках вышли из детской. «Все, — мелькнула у Синтра мысль. — Больше они меня не увидят. А я — их». Страх и сумасшедшее желание жить накатили на него по новой, еще сильнее, чем раньше, и он, чувствуя, что еще немного, и Лавиния обо всем догадается, прошмыгнул по узкому коридорчику вперед и открыл дверь ванной.
— Я первый в душ схожу, ладно? — спросил он поспешно, пока Лавиния не предложила ему сделать это вместе. Но это оказалось излишней предосторожностью.
— Хорошо, — отозвалась Лавиния. — Но только попробуй потом не дождаться меня и заснуть!
— Что ты, ни в коем случае! — Синтр захлопнул дверь и открыл посильнее воду.
Уж что-что, а заснуть он сегодня точно не сможет — в этом у него не было никаких сомнений. Он присел на корточки перед ванной, взялся руками за ее край и прижался к нему лбом. Кажется, только теперь ему окончательно стало ясно, что все сегодняшние события происходят на самом деле и что он действительно доживает последние часы своей жизни, только теперь, навсегда попрощавшись с любимыми детьми, он понял и прочувствовал это всем своим существом. «А ведь Хэлл и остальные уже наверняка все сделали, — подумал он отрешенно. — Им больше не страшно, они не будут еще несколько часов ждать смерти, а потом мучиться… Может, нужно было все-таки взять ту таблетку? Нет, — он оторвался от ванны, встал на ноги и начал быстро раздеваться. — Ты, Синтр, все сделал правильно. Нельзя было ее брать. У твоих подопытных мышей, на которых ты испытывал передозировку этой красной гадости, возможности избежать боли не было. Так, может, то, что случилось с тобой — это наказание за их мучения?» И, встряхнув головой в тщетной попытке разогнать давящие на него со всех сторон мысли о смерти, он залез под душ. Надо было поторопиться, пока у него еще есть время, пока он еще не чувствует никаких симптомов отравления… Надо выжать из оставшихся у него часов как можно больше, чтобы Лавиния навсегда запомнила эту ночь…
…Синтр открыл глаза и сразу же снова зажмурился от оранжево-красного света недавно взошедшего, но уже довольно яркого зимнего солнца, лучи которого пробились через щель между занавесками и
