Он перечислил пять или шесть глаголов, из которых два были нецензурными, и все они обозначали — вступить в интимную близость.
— И ты не принимаешь во внимание, что я этого не желаю?
— Не принимаю, детка! Шампанское, наверное, паленое, — раскачивал он пробку, — не открывается. — Ты меня еще благодарить наутро будешь, — самодовольно пообещал Игорь.
— Сомневаюсь, — ответила я и стала расстегивать верхние пуговички кофты.
Игорь решил, что я стриптиз устраиваю. Оставил бутылку, откинулся в кресле, глаза его похотливо заблестели, рот растянулся в скабрезной улыбке…
Когда я достала диктофончик, Игорь несколько секунд смотрел на него с тем же выражением лица — как на предмет изощренных утех из сексшопа.
Потом спросил, наблюдая, как я перематываю пленку:
— Что это?
— Слушай, — я нажала на кнопку воспроизведения.
Компроматной записи набралось минут на пять. Слушать ее было противно до спазма желудка. Это в кино профессионально записанный звук прослушки разогревает сюжет. В жизни совершенно по-другому. Речь не очень внятна, посторонние шумы — какие-то потрескивания, шуршание (моего белья?), гул.
И растущее отвращение, будто через уши вам впрыскивают содержимое выгребной ямы.
Моя подруга, наняв к ребенку няню, тайно поставила видеокамеру. Когда они с мужем просматривали пленку, мою подругу стошнило. И не потому, что няня плохо обращалась с малышом, а потому, что тайно подсматривать оказалось дико отвратительно.
Когда запись окончилась, Игорь брезгливо спросил:
— Зачем ты это сделала?
Усилием воли я подавила в себе желание извиниться, покаяться в шпионских действиях. Я не имела права раскисать и поддаваться эмоциям! Ринулась в бой:
— А ТЫ зачем меня третируешь? Сто раз, русским языком просила — не трогай меня! Но ты глух к моим мольбам. Плевал на мои страдания с высокой колокольни! Тебе хочется мною овладеть, как высоту взять. Перепрыгнешь и пойдешь дальше. Завоеватель, конкистадор, мачо! Бессовестный! Как моя жизнь покорежится — тебе дела нет. Победители к жертвам равнодушны. Как славно себя потешить и в компании похвастаться: скольких баб я завалил, ни одна не ускользнула!
— Тише! Всю гостиницу разбудишь.
Начав говорить нормальным голосом, я постепенно повышала тон и уже почти орала. Меня несло на волне гнева. Но ведь праведного!
— А пусть проснутся и придут, посмотрят на тебя! Благородного человека! Который пользуется властью и принуждает к сексу подчиненную. Герой! Забыл мне намекнуть, что зарплату повысишь. Или не собирался? Привык за так? За милость к низшим? За так, конечно, выгоднее.
— Надя! Я прошу тебя…
— Не проси! Не дам! Я не дворовая девка, не крепостная, а ты не помещик! Пусть ты — удав, но я — не кролик!
— При чем здесь животные?
— При том! Прекрасно понимаешь, как мне нужна работа в твоей фирме! Не можешь не понимать! И пользуешься! Ведь это то же самое, что накинуть женщине петлю на шею и потом изнасиловать ее. Ты настоящий насильник!
В этот момент раздалось «ба-ба-х!». Выстрелила пробка в бутылке шампанского. Точно подтвердила мои слова. От неожиданности я взвизгнула, а Игорь приподпрыгнул в кресле. Фонтан шипучего напитка окатил его с головы до ног.
— Черт! — выругался Игорь.
— Знак свыше. Получил?
Игорь вытирался носовым платком, а я взяла в руки приготовленные распечатки из Уголовного кодекса.
Меня потряхивало от возбуждения. Теперь я знаю: главное — ввязаться в бой, рвануть в атаку, а потом наступит состояние, когда тебе сам черт не брат и море по колено.
— Доходчиво объясняю, начальник Игорь, на что ты уже со мной назаигрывал. Статьи сто одиннадцатая, сто двенадцатая или сто пятнадцатая — ущерб здоровью разной тяжести. Месяц я не сплю, глаз начал дергаться, ночами в туалете вру мужу.
— Что?
— Не перебивайте, подсудимый! Если компания была информирована, — читала я, — о поведении нарушителя, но не предпринимала мер для прекращения этого, ее можно привлечь к ответственности по статье сто восемнадцать — за причинение серьезного или средней тяжести ущерба здоровью в результате небрежности и безразличного отношения к проблеме. Ты и есть нарушитель и одновременно компания. Успеваешь? Усекаешь?
Игорь изрек непонятный звук и отпил из горлышка шампанское.
— Далее по кодексу. Аргументом против работодателя или компании, то есть против тебя, Игорь, который знал о насилии и не прекратил его, может служить статья сто двадцать пятая о неоказании помощи в опасности, поскольку Конституция обязывает компанию заботиться о своих сотрудниках в рамках элементарных стандартов безопасности и гигиены. Это еще не все. Мы на середине пути по уголовной дороге.
Я дождалась, пока Игорь снова отопьет, и продолжила читать:
— Если нарушитель принуждает женщину отправиться куда-либо, куда она идти не хочет, можно утверждать, что нарушена статься сто двадцать шестая о насильственном похищении человека. Не подходит… в командировку-то я как бы по доброй воле… минуточку… ага, вот! Если нарушитель запирает женщину в офисе или другом помещении на ключ, загораживает ей выход… ты вошел и ключ повернул, а в собственном кабинете мне загораживаешь выход постоянно… тебе светит статья сто семнадцатая о незаконном лишении свободы.
— У меня такое ощущение, что я в бреду. Причем — в чужом бреду, — Игорь вылил остатки шампанского на свой затылок.
Он был весь мокрый, мой начальник-совратитель. И выглядел… Трудно описать… Представьте мужчину, который с шампанским шел переспать с давно желаемой дамой, вместо праздника плоти получил магнитофонную запись его заигрываний и список статей уголовного кодекса, которые нарушил. Наверное, большим идиотом и пораженцем он никогда не бывал.
Я честно предупредила:
— Еще четыре статьи. Самые тяжелые — сто тридцать вторая и сто тридцать третья — принуждения к действиям сексуального характера. За них много дают. Но, Игорь! Ты меня принуждал!
Он, мокрый, встал и посмотрел на меня…
Это был удав, осознавший вдруг, что он слабый ужик. И не кролик ему покорно в пасть пойдет, а гремучая жаба попалась, выстрелила струей яда.
Игорь уже был у двери, выходил из моего номера, когда я позвала:
— Погоди! В этом не было ничего… ничего личного.
Он не ответил, дернул плечом и вышел.
Я долго стояла у окна, угадывая колебания мрачного холодного моря, пытаясь поймать его ритм, настроиться на сон, которого не было в помине. И ничего съестного не имеется. Обычный способ борьбы с бессонницей неосуществим.
Меня поразила мысль: в мире нет человека, которому я бы рассказала как на духу все, что произошло сегодня и что тянется месяц. Странным образом единственный человек, с которым могу быть откровенной, — Игорь. Этажом ниже он ворочается в холодной постели. Уволит меня? Не исключено. Пусть! Зато я уйду с фирмы, не поджав хвост, а гордо. У жабы, кажется, нет хвоста…
На следующий день Игорь был хмур и официален. От вчерашнего бодрого настроения не осталось и следа. Разговоры только по делу, без шуточек и анекдотов.
«Не обломилось мужику», — легко читала я в глазах наших заказчиков. Только слепой не заметил бы,
