больше напоминающее маску. Он все старается поймать ее взгляд потухший, холодный, пустой… Он надеется услышать, поймать от нее хоть слово. Иногда она что-то произносит, но это скорее звукосочетания, чем слова, без интереса и интонаций, а иногда и без смысла.
Одрик забрасывает в рот завтрак, не глядя в тарелку, и кажется, глотает не жуя. Он весь переходит в зрение, глаза кипят, как расплавленный шоколад, но она не чувствует ни этого обволакивающего жара, ни его терпкой сладости.
Я гляжу на это со стороны, и то… А Торкана словно ослепла. Ну ладно, все это очень занимательно, но у меня дел полно, к тому же, за ужином я опять увижу эту картину, правда, уже при другом освещении. Сейчас косые лучи Андао падают на Торкану, путаются в ее волосах, наполняют воздух вокруг нее тысячами пылинок-звездочек. От пыли здесь избавиться невозможно, столько ее приносит пустынный ветер, но сейчас, в утреннем свете она окружает Торкану сверкающим ореолом. Физически Торкана здорова, никаких последствий не наблюдается, а что творится в ее прелестной головке — тайна покрытая мраком. И я ушла выполнять свои обязанности, все остальное рассказала и показала мне Мара.
Одрик дождался, когда Торкана выйдет из столовой, провожал ее взглядом пока она не скрылась за поворотом лестницы и, вздохнув, отправился седлать своего варга. Когда животное было уже готово, вдруг очнулся дремавший Учитель,
«Слушай, дружок, у нас земляные работы наметились, а ты вырядился как на танцы. Давай-ка бегом, надень сапожки пострашнее и штанишки поплотнее, да еще платок или шарф захвати. Мордашку твою прелестную чтобы было чем замотать. «
«А это еще зачем? «
«Ты видел, как пустынники ходят? Хотя да, ты еще не видел… Как копать начнем, столько песка и пыли поднимется, что не продохнешь. «
«Так бы сразу и сказал. Я же был в портале, там пыли не меньше. «
И Одрик извечным галопом полетел на свой чердак. Перескакивая обычные три ступеньки, он попытался прибавить и четвертую. Резко разворачиваясь на следующий пролет, он оказался перед Торканой так близко, что ее волосы колыхнулись от сквозняка, вызванного его забегом. Она испуганно вскинула руки, сделала шаг в сторону и оступилась. Одрик подхватил падающую девушку за талию, но не поставил на площадку пролета, а прижал к себе. Торкана уперлась кулачками ему в грудь и процедила сквозь зубы:
— Уйди от меня. — Если бы он как по команде выпустил ее, наверно она просто убежала, но… но… НО! Разве он мог?
В ее глазах проблескивает смятение. Взмах ее ладоней и острые ноготки ложатся Одрику на плечи. Ее утонченное оружие скользит, оставляя прорези на его льняной рубашке, а кое-где и на коже…
Он перехватил ранившие его руки за запястья, поцеловал каждый палец…
— Из твоих рук — хоть яду.
И через считанные секунды его не было не только на лестнице, но и во дворике. Мара по старинной собачьей привычке хотела пробежаться за уносящимся в пустыню варгом, заливаясь оглушительным лаем. Но не тут-то было, Одрик, оказывается, наловчился отращивать не только радужный меч, но и радужные шпоры…
Прошло почти два часа, когда Мара услышала раскатистые удары сердца несчастного животного. Ничего удивительного, едва живой варг, в пене и в пыли, стоял, пошатываясь, перед вагрятницей, бока его ходили как кузнечные меха. Поить животное сразу было нельзя, надо дать ему остыть, а Мара пошла искать Одрика. Он нашелся у ручья, лежащим ничком на траве, брови и волосы его были занесены пылью, губы обветрились до трещин. Одрик прополз чуть вперед и стал пить прямо из ручья. Его голова была опушена целиком под воду, когда Марат стал срывать лохмотья, когда-то бывшие рубашкой. Маг вынырнул, обернулся, повернуться на спину он не мог, она представляла собой пособие для начинающего мазохиста. Кроме полученного от Торканы, он еще и сам себя отходил варжьей плеточкой от всего сердца.
— Марат…
— Ну, вот ты мне скажи, свою спину можешь располосовывать как хочешь, а зачем над бедным животным измываться? Оно в твоей вселенской трагедии не виновато. Да лежи ты, не дергайся.
Марат вы тащил несчастного Одрика на бережок повыше, хорошенько прополоскал лоскуты от рубашки в воде и стал смывать с приятеля пыль и запекшуюся кровь.
— Эх ты, сердешный, чего ж так убиваться-то! Этим ведь не поможешь, хоть на ремешки себя порежь.
И уже Мара зализывала его раны теплым влажным пружинистым, как морская губка, языком.
— Хозяйку звать не будем, она еще разнервничается. Твои художества на спине на любителя, я бы сказала, на очень редкостного гурмана…. Вот хорошо, а теперь полежи на воздухе, так все быстрее заживет, просто как на собаке. Эй, ты чё? Спишь, что ли?
И Мара лизнула Одрика в нос, он действительно забылся.
«Ну и ладно, так даже лучше. Пока спит, не натворит ничего. И сколько с этой голокожей молодежью проблем… И чего я с ним вожусь? Подумаешь, пиво несколько раз вместе пили. А еще вместе в драке участвовали. А вот это уже серьезно. Вместе пили, ели, спали, дрались, значит — член стаи. Охо-хох…» И маленькая забавная собачка через черный туман побежала к магу на чердак, где раскопала, что ему одеть, когда очнется.
Глава 2
Одрик каким-то образом набрался наглости, и раздобыл выпивки у местного населения. Он долго уговаривал Дагвида выделить ему из своих запасов бутылку самогона его изготовления.
Сначала Одрика колотил озноб, и он просто хотел согреться, а потом… да надо ли объяснять для чего может понадобиться самогон?! Хотя бы для того, чтоб не биться головой об старый тутовник и не оставить на стволе последние мозги, а вместо этого сделать себе химическую лоботомию, пусть даже временную.
Эльфийка местного розлива, что тут в усадьбе частенько потребляли эльфы, а самая хорошая подавалась к столу ассы, была Одрику на редкость отвратительна: «Как только эльфы ее потребляют? «А вот кактусовый самогон, который ему, стесняясь и краснея, передал из-под полы Дагвид, оказался настолько крепким, что его вкусовые качества уже никого не волновали. Он обжигает потрескавшиеся губы, но это не сравнится с пожаром, горящим у Одрика в груди.
…В голове шумит, руки и ноги перестают починяться. Вокруг вязкая темнота, она засасывает как трясина, и не за что схватиться и некого позвать на помощь, пустота вне времени и пространства, пропадают звуки и даже собственный голос…
Чужие ладони, чужие пальцы, чужие губы — в каждом уголке тела, на каждом дюйме кожи, везде, где я и представить бы не мог, действующие с бесстыдством и откровенной жадность, возможными разве что сне…
«Ну, зачем же я так напился сегодня? И не могу… выйти из этого сна, жаркого тягучего безобразного, как бред при болотной лихорадке. И я никак не могу проснуться, никак не прогоняется это наваждение. И это, что вцепилось в него? Не может быть…»
— Этого не может быть. Ты вообще не человек. Уйди, дрянь!
— Что, неужели не похожа? — Обиделась галлюцинация. — А я так старалась.
Фантом был действительно похож, невероятно похож…
— Что тебе от меня надо?
— Ничего… Кроме тебя самого.
— Отвали! — Я попытался вырастить радужный меч, но в пьяном угаре оказался беззащитным как детеныш илларя.
— Ой, что-то у нас не выходит, — заулыбалось видение. — Это ж не огневка от матушки Суа, это местный самогон, его из кактусов делают…. Как же тебе сейчас плохо. Расслабься. Хочешь, я покажу тебе
