Михеич, неторопливо покопавшись в своих мятых бумажонках, извлек одну из папки и объявил:
— Согласно ордера, господин Бездыкин! — затем, выдержав торжественную паузу, пояснил, — в лаборатории нумер 741, у вас, то есть, изымается четыре квадратных метра площади для нужд супернейронщиков. Вот госпожа Шейкина все объяснит — в самом деле, в лаборатории возникла ослепительная Ниночка и затрещала:
— Костик, не обижайтесь, нашему отделу просто необходимо где-то разместить одно рабочее место. Нам выделили четыре метра у вас. Вы не беспокойтесь, вам никакого беспокойства не будет…
— Еще одного коллегу к тебе подсадят, мэнээса, вроде тебя, — раздался из коридора голос ненавистного Кондратьева, — так ты уж веди себя прилично, Константин, не приставай к сотруднику.
Бездыкин обалдело захлопал глазами — неужели в его лаборатории будет работать Ниночка? Чудеса… Но грузчик Федор вдруг гыгыкнул, а Нина снова затараторила на одном дыхании:
— Костенька, не обижайтесь на Кондратьева, он шутит, познакомьтесь лучше с Матюшей, — и сдернула драпировку с прямоугольного предмета.
Предмет оказался клеткой, в углу которой притаилась печальноглазая обезьяна.
— Матвей поживет у вас, Костенька, хорошо? Вы не беспокойтесь, он тихий, смирный. А я его буду каждый день проведывать, кормить его буду, — пообещала Шейкина, потом зачем-то обернулась к коридору, откуда доносилось сопение программиста Кондратьева, и уточнила, — по три раза. Даже по четыре!
Когда все покинули лабораторию, Костя поглядел на клетку и деланно-бодрым голосом провозгласил:
— Ну что, Матвей, будем друзьями?
Обезьяна в ответ скорчила гримасу и, вытянув длинные губы, ответила: 'Пв-в-в-в-ф-ф-ф!', — выстрелив в направлении костиного стола порцию слюны и зеленой жвачки. Костя печально посмотрел на зеленые пятна, украсившие пол в полуметре от его грязного ботинка, и вздохнул. Доброго соседства не получалось. Оставалось только подождать ниночкиного прихода, который обещал стать приятным утешением.
Прошло около четырех часов… Бездыкин уже проверил кофр с созревающими нанороботами, хотя этого и не требовалось. Попытался вручную вычистить в компе 'нано-Пиздыкина', проковырялся больше часа и бросил это занятие, так и не найдя источник пакости. Проверил еще раз боевых нанороботов, затем — и будущее поколение, которому срок дозреть не раньше чем через неделею… Ниночки не было. Печальноглазый Матвей уже не жевал, а мрачно исследовал коричневым червеобразным языком замок на клетке.
— Что, брат, жрать хочешь? — беззлобно поинтересовался Костя.
— Пвф! — ответил Матвей, но плевок вышел вялый, жвачки не было.
— Ладно, схожу к Шейкиной, напомню ей, — объявил Бездыкин, а потом даже сострил, — а ты сиди в клетке, не выходи, ладно?
— Пвф!
Костя пожал плечами и прошлепал мимо клетки к двери. Свет включать в коридоре ему почему-то не хотелось, он привычным жестом наощупь сунул ключ и запер лабораторию, затем побрел к светлому прямоугольнику выхода. В темноте впереди послышалась возня и что-то наподобие стона. Костя насторожился. Стараясь ступать потише, он двинулся на свет, прижимаясь к стене. Постепенно глаза адаптировались к мраку. Почти у самого выхода, в расширителе перед дверью Костя разглядел силуэты двух сплетающихся фигур. Шейкина сидела на тумбочке в углу, обвив молочно блестящими голыми ногами склонившегося над ней мужчину. В полутьме четко выделялась его расстегнутая рубашка и ниночкино белье. Шейкина, задрав лицо к потолку, шумно дышала и постанывала, Кондратьев сопел и чмокал, елозя губами по ее груди и ключицам, его пальцы шевелились под ляжками Ниночки, а поджарый зад ритмично качался в унисон стонам…
Костя задохнулся от нахлынувшего возмущения и ринулся мимо парочки, злорадно хлопнув напоследок дверью — так что штукатурка посыпалась откуда-то сверху. Бездыкин не стал дожидаться лифта и бросился вверх по лестнице. Он не помнил, как взлетел на нулевой уровень, как промчался по коридору, как рванул дверь кабинета завхоза (ну, сейчас: 'По какому праву! Немедленно очистить лабораторию!') — и остолбенел. Михеич с Нерестовым сидели за столом, между ними на тарелочках лежали мелко нарезанные огурцы и крошечные бутербродики-четвертушки. Над закусью торжественно высилась пятилитровая бутыль с лабораторным спиртом, пустая на две трети.
— А сынок, — махнул рукой Нерестов, — заходи, заходи. А я, видишь, на пенсию выхожу. С завтрашнего дня — все. Вчистую. Заходи, присядь.
— А?.. Как на пенсию?.. — выдавил из себя огорошенный Бездыкин, — а… я? А роботы? Они ж завтра…
— А что роботы? Ах, роботы… — голос у начальника отдела был вполне трезвый, серьезный, — вот что, сынок. Валяй, тащи своих наёботов! Сейчас покажешь хоть чего путного — ей-богу, сразу звоню кому следует. А завтра — не взыщи. Меня-то и не будет здесь.
— А завтра и его здесь не будет, — пьяно поддакнул Михеич, влюбленно глядя на Нерестова, — приказ уж готов. Завтрашним числом на подпись Горбункову приказ. Закрываем лабол… рабла… лабраторию! За беспресктив… стисью закрываем. Давай лучше выпьем и байстрюку этому нальем, пусть утешится.
Михеич дрожащей лапкой потянулся к бутыли и, как только его пальцы сомкнулись на горлышке сосуда, дрожь прекратилась. Бутылка взмыла над столом с хищной грацией истребителя, нависая над стаканом.
— Вот так-то, сынок, — печально кивнул Нерестов, — ты… того, не гляди, что мы пьем. Тащи давай своих наёботов. Показывай.
Дальше сознание Бездыкина вновь отключилось. Он вихрем помчался вниз на 'минус-два', хлопая по пути дверями и, кажется, оставляя за собой крошечные смерчи взвихренного воздуха — затхлого воздуха Института… Редкие встречные сотрудники с удивлением глядели ему вслед. В коридоре перед лабораторией уже горел свет. Не оборачиваясь, Костя миновал смущенного Кондратьева, пытающегося ему что-то сказать, пунцовую Ниночку, запихивающую непослушными руками полы блузки под перекрученный поясок — и кинулся к себе. Вставляя дрожащими руками ключ в сразу ставшую слишком узкой скважину, он катал в голове только одну мысль — дозрели или нет? Вообще-то срок назначен на завтра, но опыт прошлых экспериментов показал, что обычно процентов пятнадцать особей, а то и больше, готовы к работе днем раньше срока… Утопающий, как известно, хватается за соломинку… если боевые нанороботы выйдут на свой парад, если получится… Они запрограммированы держать равнение в строю… Если хотя бы несколько десятков…
Первое, что бросилось Косте в глаза — нелепо задранная крышка термокофра. Потом уже до его сознания дошло все остальное — распахнутая дверь клетки, следы крошечных лапок на стенах и столе, отпечаток маленькой ладошки на мониторе — прямо на словах 'я не вирус'… И застенчивый взгляд Матвея, выуживающего из теплого нутра термокофра вяло шевелящихся нанороботов и меланхолично сующего их в слюнявую пасть… Обезьяна жевала, роняя длинные капли коричневой слюны, снова елозила лапкой в кофре, облизывала пальцы и жевала… Жевала… Жевала…
Колени Бездыкина подломились и он сполз на пол, цепляясь за косяк скрюченными пальцами, судорожно ловя загустевший воздух перекошенным ртом… Густой бас Федора: 'А Михеич грит, что завтра все едино эту лабораторию закроют', — и навалилась глухая темнота… Костя не услышал ни раздумчивых объяснений грузчика: 'А Михеич грит — готовься, Федь, на завтра', — ни ниночкиного визга, ни щелканья клавиатуры, когда Кондратьев торопливо бросился стирать 'нано-Пиздыкина' — ничего.
Лабораторию в самом деле закрыли на следующий день и красношеий Федор в самом деле снес все оборудование в подвал. Правда, случилась незадача — один из термокофров он уронил и тяжеленный этот чертов ящик треснул маленько, ну и посыпались из него какие-то серенькие шарики. Вот такие малюсенькие… Да ерунда это все — и о лаборатории нанотехнологий скоро в Институте все бы забыли, если бы не одно обстоятельство… Время от времени по институтским коридорам строем, печатая шаг, проходили колонны тараканов. Держа равнение в рядах и шеренгах.
