Она повисла спиной кверху. Выгнулась, замахала руками и ногами. То горячее, что распирало ее изнутри, толкнуло тело вперед – она медленно поплыла по воздуху к Шону Тремлоу.
Шесть или семь стражников висели на нем. Взревев, Тремлоу выпрямился и сделал шаг навстречу. Их лица сблизились, Анита ухватила Шона за плечо и вытянула губы трубочкой.
– А поди-ка сюда, – Валдо поманил пальцем.
Рука сорвалась с плеча Тремлоу. Дрыгая ногами, Анита проплыла через комнату и зависла перед великим лордом.
– Назад! Ко мне давай! – вопил Шон, дергаясь в руках стражников.
– Он тебе должен, что ли, амулет передать? – спросил Мосин. – Но на нем ведь тоже ничего нет, я бы почувствовал... Так для чего ты пришла, милая?
Колдун крутанул указательным пальцем, Аниту развернуло в воздухе, и лицо Мосина оказалось перед ней. Грудь ее вздымалась так, что платье трещало. Терпеть дальше не было никаких сил. Анита ухватила колдуна за шею, притянула себя к нему и впилась губами в его губы. То горячее, что наполняло ее, вырвалось наружу ослепительной вспышкой. Мосин завопил и отпихнул Аниту, она отлетела, и тогда сила, поддерживавшая ее в воздухе, исчезла.
Она упала, а то незримое, что вместе со вспышкой света вырвалось наружу, пронеслось через комнату и, ударившись в гобелены возле окна, исчезло.
– Тьфу, тьфу, мерзавка!
Шон позади затих. Встав на четвереньки, Анита оглянулась – Тремлоу лежал у стены под шевелящейся кучей стражников.
– Гадина противная, тьфу!
Ругался Валдо Мосин. Он вытирал ладонями губы, плевался и фыркал.
– Все вы, бабы, такие!
Попятившись, колдун присел на край стола.
Аните стало как-то полегче. Она все еще дрожала, но распиравшая ее изнутри сила исчезла, и, слава всем богам, нагие мужики перестали маячить перед глазами. Льющиеся через окно лучи заходящего солнца багряным ореолом очерчивали фигуру колдуна. В комнате стало тихо: Шон прекратил сопротивляться, стражники поднялись, окружив его с оружием на изготовку.
– Не хочешь, значит, говорить, что вы там в Лайл-Магеле затеяли? – спросил Валдо. – Хорошо, придется тебя пытать...
В распахнутой двери появился офицер в шлеме со срезанным плюмажем.
– Слышишь, ведьма! – повысил голос Мосин. – Я думаю, вначале мы тебя...
Он принялся перечислять, что именно собирается проделать с ней перед тем, как приказать вздернуть на виселице возле замка, но Анита не слушала. И никто не слушал: стражники, Тремлоу, офицер – все замерли, глядя в одно место. Из гобелена на стене позади колдуна появился зад.
Это был очень большой зад, обтянутый серой материей. Неуловимые особенности явно говорили о том, что он женский. Зад высовывался не через прореху, дыру в стене и расшитой ткани, но прямо сквозь них. А еще – он был полупрозрачным.
– ...Суставодробилка тоже сгодится... – как сквозь вату доносился голос Мосина. – И клещи, думаю, придутся кстати...
Появились две руки, уперлись в стену и поднажали.
– Чего молчишь, ведьма? – спросил Валдо, до которого наконец дошло, что что-то не так.
По бокам от первого появились еще два зада, меньших габаритов, но также не лишенные основательности и мясистости. Высокая женщина, ноги которой парили на некотором расстоянии от пола, повернулась лицом к присутствующим. Сквозь нее просвечивался гобелен с девами. Стражники, залязгав доспехами, попятились к стене. Шон сдавленно выругался. Офицер в дверях затрясся, в шлеме мелко задребезжала какая-то деталь, вояка ухватил себя за подбородок и выдавил:
– Вашм...лость...
У призрака имелись огромные отвисшие груди, большой живот и заплывшее лицо. Облачен он был в длинную, до пят, хламиду – полупрозрачную, как и все остальное.
– Вы куда пялитесь? – удивился Мосин.
– Карга какая-то, вашм...лость...
– Кого? Что ты там бормочешь...
Еще две фигуры, выбравшись из гобелена, зависли по бокам от великанши. Несколько меньших размеров, они имели схожие очертания и тоже просвечивали насквозь. Тяжелый мертвенный взгляд призрака уперся в стоящую на коленях перед колдуном Аниту в порванном платье.
Голос напоминал звук пилы, которой скребут жестяную трубу. Он разлился по комнате, как ржавая протухшая вода.
Анита глядела на колдуна. Когда призрак заговорил, глаза Валдо сначала стали большими-большими, а после забегали из стороны в сторону, кося так, будто он пытался, не поворачивая головы, разглядеть, что происходит позади.
– Маменька,
Губы Валдо зашевелились, он силился что-то сказать, но не мог. Плечи его задрожали.
– Порочный негодяй, стыд, какой стыд... – женщина медленно поплыла над полом в сторону Мосина. Ее голос приобрел заунывные интонации, но не потерял своей жестяной скребучести. – Горничная, эта худосочная гадюка, которую я пригрела на своей груди, аптекарша, а теперь еще и ведьма...
Даже Анита ощутила болезненную слабость, а все находившиеся в комнате мужчины начали морщиться, постанывая.
– Я не изменял тебе с горничной! – Валдо упал со стола, присел и наконец повернулся.
– Маменька,
Призрачная женщина нависла над колдуном, глядя куда-то вдаль поверх его головы, воздела пухлые руки.
– И я вышла замуж за
Валдо, прижав ладони к ушам, выкрикнул:
– Откуда ты взялась?!
Но призрак не слушал:
– Я, дочь дворянина, за руку которой сражались самые богатые господа королевства...
– Да папаша не знал, куда тебя деть, в двадцать семь ты еще была не замужем...
– Я пошла за
– Откуда ты взялась, Цинцилия?! Я же... ведь я вас всех...
Призраки окружили опустившегося на четвереньки Валдо, зависли над ним. Скрипучие голоса звучали громко, казалось, они заполняют все вокруг, пронзают стены и мебель, наполняя их мелкой дрожью. Стражники, офицер в дверях, Шон Тремлоу – все зажали уши руками. На лицах их был написан ужас.
– И что я получила взамен...
– Не надо было идти за
– Этот человек запускал руку под каждую юбку...
– Я не изменял тебе ни разу, Цинцилия!
– Стыд, какой стыд,
– Да я ни разу не притронулся к ней!
На столе чернильница, мелко дрожа, поехала к краю. Стопки пергаментных листов шатались, расползаясь. Валдо закричал. Он выпрямился, стоя на коленях, вращая рукой с вытянутым указательным пальцем:
– Умри, умри, умри!!!
Перстень засиял, разбрасывая вокруг алые лучи, но на призраков это не произвело впечатления.
– И теперь этот бесстыдный блудодей хочет убить нас...
– Во второй раз, маменька, – нажаловалась одна из дочерей.
