На столе ни пакетов с кашей, ни сока, ни кофе в кофеварке. Ни тарелок, ни хлеба в тостере, ни кружек. Ни одной миски со следами молока и размокших мюсли в раковине. Кухня выглядела так, будто ее убрали после ужина накануне вечером.
Синтия поискала записку. Мать постоянно оставляла записки, когда ей требовалось куда-то уйти. Даже если злилась. Коротенькие записки, например, «Сегодня ты за хозяйку», или «Пожарь себе яйца, должна отвезти Тодда» или просто «Буду позже». Если она по- настоящему злилась, то вместо «С любовью, мама» подписывалась просто «Л., мама».
Записки не было.
Синтия собралась с мужеством и крикнула:
— Мам?! — Собственный голос показался ей каким-то странным. Хотя ей и не хотелось признаваться себе в этом.
Когда мать не ответила, она крикнула:
— Пап?!
Тишина.
Очевидно, решила Синтия, в этом и заключается ее наказание. Она рассердила родителей, разочаровала их, и те сделали вид, будто ее не существует.
Ладно, с этим она справится. Все лучше, чем бурные разборки с утра пораньше.
Синтия решила, что завтрак ей все равно не удержать, поэтому собрала нужные учебники и направилась к двери.
На верхней ступеньке лежал «Джорнал куриер», свернутый в трубочку и перетянутый резинкой.
Синтия пинком отшвырнула его в сторону и пошла по пустой дорожке — отцовский «додж» и «форд» матери отсутствовали — по направлению к милфордской средней школе. Возможно, ей удастся найти брата и выяснить, что происходит и какие неприятности ее ожидают.
Она влипла по уши.
Нарушила правило комендантского часа — быть дома в восемь, ведь на следующий день идти в школу — это первое. Затем вечером звонила миссис Эсфедель и заявила, что если Синтия не сдаст задания по английскому, то не получит зачета. Она соврала родителям, будто идет к Пэм готовить домашнее задание, поскольку та пообещала ей помочь по английскому, хотя это глупо и пустая трата времени.
— Ладно, но в восемь будь дома.
— Времени едва хватит на одно задание, — возразила она. — Хочешь, чтобы я провалилась? Ты этого хочешь?
— В восемь, — отрезал отец. — Не позже.
«Да пошло оно все! — решила она. — Приду домой, когда приду, вот и все».
В четверть девятого ее мать позвонила в дом Пэм и сказала:
— Привет, это Патриция Бидж. Мама Синтии. Позовите ее, пожалуйста.
Однако там не оказалось не только Синтии, но и самой Пэм.
Именно тогда Клейтон Бидж схватил свою поношенную фетровую шляпу, без которой не выходил на улицу, вскочил в «додж» и поехал по окрестностям, разыскивая дочь. Он подозревал, что та может быть с этим парнем, Винсом Флемингом, семнадцатилетним верзилой из одиннадцатого класса, который уже имел права и ездил на ржавом «мустанге». Клейтону и Патриции он не слишком нравился. Крутой парнишка, дурная семья, плохое влияние. Однажды вечером Синтия подслушала, как родители неодобрительно говорят об отце Винса, но решила, что все это чушь собачья.
Клейтону просто повезло, что он заметил машину в конце парковки возле почты, у выезда на Пост-роуд, недалеко от театра. «Мустанг» стоял в самом углу, а отец загородил дорогу. Синтия сразу сообразила, что это он, достаточно было разглядеть шляпу.
— Черт, — сказала Синтия. Хорошо еще, что он не появился двумя минутами раньше, когда они целовались, или когда Винс показывал ей новый нож с выкидным лезвием. Надо же, нажимаешь на маленькую кнопочку и — раз! Внезапно появляются шесть дюймов стати. Винс держал нож у колен, двигал им и ухмылялся, будто это не нож, а что-то другое. Синтия его подержала, махнула в воздухе и захихикала.
— Осторожно, — предупредил Винс. — С ним шутки плохи.
Клейтон Бидж подошел прямиком к пассажирской дверце и распахнул ее. Та завизжала на ржавых петлях.
— Эй, приятель, поберегись! — прищурился Винс, сжимая в руке уже не нож, а пивную бутылку — неизвестно, что хуже.
— Я тебе покажу «эй, приятель»! — Клейтон, схватив дочь за руку, вытащил ее из машины и затолкнул в свою. — Бог мой, ну от тебя и несет! — поморщился он.
В тот момент ей хотелось умереть.
Она старалась не смотреть на него и молчала, пока он ворчал, что от нее теперь одни неприятности, и если она не возьмется за ум, то испортит всю свою жизнь, и он не понимает, в чем ошибся, он просто хотел, чтобы она выросла и была счастливой, и бла-бла-бла. Господи, даже когда он злился, то все равно вел машину, будто сдавал экзамен на вождение — никогда не превышал скорость и зажигал поворотник, просто поверить невозможно.
Возле дома она выскочила из машины, прежде чем та полностью остановилась, и распахнула дверь, стараясь не шататься, поскольку там стояла мать, скорее расстроенная, чем рассерженная.
— Синтия, где ты…
Она промчалась мимо и влетела в свою комнату.
— Немедленно спустись! Нам надо поговорить! — закричал снизу отец.
— Чтоб вы все сдохли! — взвизгнула она и захлопнула дверь.
Вот и все, что удалось вспомнить по дороге в школу. Остальное осталось в тумане.
Синтия помнила, как сидела на кровати, и ей было плохо. Она слишком устала, чтобы чувствовать смущение. Решила лечь спать, до утра еще целых десять часов, она отоспится.
Многое может случиться до утра.
Несколько раз, в полудреме, ей казалось, будто кто-то подошел к двери, словно колеблясь, войти или нет.
Она встала, чтобы взглянуть, кто это. Или только попыталась выбраться из кровати? Синтия не помнила.
Она уже почти подошла к школе.
Беда в том, что она ощущала вину, за один вечер нарушив все домашние правила. Начиная с вранья насчет занятий у Пэм. Пэм была ее лучшей подругой, она часто ходила к ней и оставалась ночевать раз в две недели. «Мать ее любит и, пожалуй, даже доверяет», — подумала Синтия. Сославшись на Пэм, можно было выиграть время. Кто же знал, что мать станет звонить? Плохо дело.
Если бы только ее преступления на этом кончались. Она нарушила комендантский час. Сидела в машине с мальчиком. Причем семнадцатилетним! Парнем, который, по слухам, год назад бил окна в школе и угнал чужую машину, чтобы прокатиться.
Ее родители вовсе не так уж плохи. По большей части. Особенно мама. Да и отец тоже совсем неплох, когда бывает дома.
Может, Тодда действительно подбросили до школы. Если у него практика, значит, туго со временем, и мать подвезла его, а потом поехала по магазинам. Или зашла в кафе «У Говарда Джонсона» выпить кофе. Она так иногда делала.
Первый урок истории был жуткой тягомотиной. Второй урок, математика, еще хуже. Она
