отличающиеся от буддийских представления о норме в отношениях между полами. Так, практика инцеста, якобы существующая, как полагали знатоки Винаи, у парсов, осуществлялась в силу отсутствия религиозного запрета на сексуальное сожительство с родственниками. Наоборот, та же порочная практика в рамках брахманистской традиции освящалась обычаем
Невежеством, считали знатоки Винаи, также обусловлены сексуальные действия мужчин, уверенных, что истинное предназначение женщин — принадлежать всем мужчинам.
Итак, буддийская интерпретация сущности прелюбодеяния как греха базируется на однозначном неприятии мотивов этого действия.
В содержательной части прелюбодеяние включает в себя четыре вида сексуальных сношений, каждый из которых в равной степени неприемлем с точки зрения буддийской религиозной доктрины. Это сексуальные отношения с родственницами по линии отца и матери и сожительство с чужой женой, со своей матерью или дочерью. Таким образом, совращение чужих жен по степени греховности приравнивалось к инцесту.
Половые сношения, осуществляемые «в ненадлежащем месте», т. е. в храме, в монастыре, в присутствии третьих лиц, также считались греховными, ибо неблагая мотивация в этом случае дополняется бесстыдством.
Супружеская жизнь регламентировалась относительно способов сексуальной практики (оральные и анальные сношения категорически запрещались) и времени ее осуществления. Запретными для половых отношений считались периоды беременности, лактации и время, когда женщина добровольно придерживается обета воздержания.
Отметим, что, подобно иным видам прегрешений, прелюбодеяние считалось таковым, если у субъекта греха было четкое осознание того, что сознательно предпринятое им сексуальное действие осуществляется именно с женщиной, не являющейся его женой, т. е. с женщиной, принадлежащей другому мужчине.
Дальнейший перечень половых прегрешений раскрывает новые грани буддийских представлений о нормативном аспекте половой жизни. Так, землевладелец, совративший монахиню, вступившую в пределы его владений, совершал тем самым бесспорно греховное деяние. Недопустимыми считались также и добрачное сожительство со своей объявленной невестой, и посягательства опекунов на вверенных их попечению девиц, и половые связи царей с девицами, у которых не было другого покровителя. Этот подвид прелюбодейных действий фиксирует различные варианты неправедного использования мужчиной своего положения — вместо того чтобы оберегать честь вверенных ему или оказавшихся не по своей воле в его власти девиц-мирянок и монахинь, он использует свой статус в неблагих целях совращения.
Грех лжи — это словесное действие, предпринятое обманщиком с целью сформировать у слушателя искаженное представление о чем-либо, хотя последний изначально имел об этом правдивую информацию. Именно в такой трактовке проявилась в полной мере доктринальная обусловленность буддийского взгляда на ложь. Лгун, в частности, своим сообщением мог исказить ранее сложившуюся у слушателя истинную картину реальности, что, собственно, и представляло сущность данного греха.
Согласно буддийской трактовке, ложь может быть сообщена не только словами, но и посредством телесных действий (жестами). Самостоятельный вид лжи — это ложь-молчание. Например, если монах во время покаяния перед сангхой умалчивает о своих прегрешениях, то он впадает в грех лжи.
Примечательно, что в данной трактовке лжи отчетливо прослеживается рефлексия буддийских теоретиков на то, что молчание также может играть роль сообщения, — промолчать в ситуации, где следует признаться в совершенных прегрешениях, означает дать ложное сообщение об их отсутствии. Это обстоятельство свидетельствует о наличии в рамках буддийского умозрения представлений о речевой коммуникации как о знаковой системе, включавшей молчание на правах знака.
К словесным видам греховных действий примыкает клевета. Сущность клеветы — произнесение слов, мотивированное загрязнившими сознание аффектами, с целью внести вражду, раскол между людьми. Для того чтобы клевета достигла своей неблагой цели, т. е. могла состояться как грех, слушатели должны понимать ее смысл, а объект клеветы должен быть именно тем лицом, относительно которого и замышлялась клеветническая акция. В противном случае имеет место действие, также не одобряемое, но квалифицируемое как пустая болтовня.
Прегрешение, именуемое «грубой речью», констатируется лишь в том случае, если грешник осознанно настроился на оскорбление конкретного лица и адресат грубости способен понимать язык оскорбителя.
Иными словами, грехи лжи, клеветы, «грубой речи» не могут быть чреваты неблагим кармическим следствием, если, к примеру, ложь, клевета и оскорбления изрыгаются на санскрите в адрес глухонемого перса, никогда не обучавшегося этому языку.
Отдельный интерес представляет буддийская трактовка пустой болтовни — словесных действий, аффективно мотивированных, но не содержащих признаков лжи, клеветы и оскорбления. К этому классу неодобряемых действий относится прежде всего бахвальство монахов перед мирянами, чтобы те в свою очередь были более щедры на подаяние. Лирическое пение также рассматривалось как пустая болтовня, поскольку тексты песен, никому конкретно не адресованные, должны вызывать эротические переживания.
К пустой болтовне причисляются и бессмысленные жалобы и сплетни. В современной терминологии это тип коммуникации, обозначаемый как «тавтологический диалог», в котором не происходит ни обмена информацией, ни уточнения позиций говорящих, поскольку в словесной форме лишь воспроизводится некий отрицательный аффективный настрой относительно предмета коммуникации.
Самостоятельную разновидность безнравственного поведения представляет собой употребление опьяняющих субстанций как подвид греха небрежения нравственными наставлениями Бхагавана.
Состояние опьянения, вызывающее утрату самоконтроля и памятования («напился до беспамятства»), именно из-за своих сущностных характеристик несовместимо с соблюдением буддийской дисциплины, ориентированной на формирование у индивида состояния трезвого в интеллектуальном и эмоциональном отношении самонаблюдения.
Сами по себе опьяняющие субстанции, как и другие объекты чувственного мира, не обладают свойством быть грехом по своей природе, как полагали вайбхашики. Их точку зрения на употребление опьяняющих напитков можно обозначить как достаточно либеральную. Если пьющий соблюдает меру, то сознание не омрачается аффектами. Но если достигается собственно опьянение, т. е. помрачение разума и забвение обязанностей, то аффективное состояние сознания налицо, ибо именно оно является базой греха в данном случае. Кроме того, алкоголь и некоторые наркотики, имеющие обезболивающий эффект, допускались в медицинских целях даже строгими теоретиками Винаи.
Итак, действие может быть признано греховным в том случае, если оно аффективно мотивировано, его цель осознана, объект деяния конкретизирован.
В целом буддийские теоретики указывали также на попущение греху как на внутреннее согласие с греховным образом действия. Это — безнравственные в своем существе сознательные импульсы- побуждения и соответствующие им телесные и словесные действия. Поскольку попущение греху затрагивает глубинные мотивационные структуры, оно взращивает дурную, т. е. противоречащую доктринальным представлениям о благом, предрасположенность, которая обладает свойством воспроизводиться в течение всей жизни индивида.
Группу предельно тяжких грехов представляют собой пять так называемых смертных грехов. Это глубоко безнравственные деяния, кармическим следствием которых является немедленное рождение в аду.
Буддийская религиозная доктрина относит к категории смертных грехов такие чудовищные с точки зрения традиционной нравственности деяния, как убийство матери, убийство отца, убийство архата, раскол конкретной буддийской общины и злонамеренное пролитие крови Татхагаты.
