Именно так и надо было делать. Это и загубило немецкую атаку. У вас всё правильно сложилось. Только мой совет вам: если придётся когда-либо удирать на танке, то не старайтесь обогнать всех, а отступайте с общей массой, - говорит он вполголоса, улыбаясь в поставленный себе на колени котелок.
Я молчу и думаю: "Ну и колючка!" В разговор вмешивается старшина Смирнов, командир первого взвода, потерявший три танкетки из четырёх.
- Ещё хорошо обошлось, ведь с одними пулемётами против тяжёлых танков, - говорит он. - Хлопцев вот жаль...
Вдруг все поворачивают головы к дому с обрушившейся стеной. Из раскачиваемого ветром рупора чётко и ясно доносится знакомый голос диктора:
"Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!"
После короткой паузы диктор объявляет, что передавалась запись выступления по радио заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров товарища Молотова по поводу вероломного нападения Германии на СССР.
"Как найти эту танковую дивизию, которой переадресована моя рота. Вот задача!" - думал я, но в штабе, когда я сказал об этом, рассмеялись и показали на шпиль какого-то костёла, выдававшегося из-за леса:
- Вон она за местечком, восточное нас, в лесу.
По дороге туда я встретил командира, который охотно подтвердил, что танковая дивизия полковника Васильева сосредоточивается там, в лесу и в большом селе за ним, сказал, что он сам прибыл с ней из Городка (Грудек-Еголон-ского), о чём я его и не спрашивал. Не нравится мне эта словоохотливость.
Разыскать штаб оказалось делом совсем нетрудным, так как вокруг него оживлённо сновали машины.
Командир дивизии полковник Васильев, выслушав мой доклад и вертя в руках вручённую ему телеграмму, с удивлением посмотрел на меня.
- Так это не о вашей ли роте рассказывали мне? Значит, уже воевали?
- Немного воевал, - замявшись, ответил я.
- Знакомьтесь! - представил меня полковник командирам, присутствовавшим в штабе. - Прошу любить и жаловать - герой первой и, прямо скажем, позорной для немцев встречи с нашими танкетками. А мне-то, - рассмеялся он, говорили, будто побоище немцам устроили какие-то сверхамфибии, а эти сверхамфибии всего лишь "малютки"! Ну, как там обстановка? - спросил он меня.
Я сказал, что атака отбита, подошли пехота и танки.
- Вот слышите, - полковник опять обратился к командирам, - оказывается, положение на фронте не имеет ничего общего с тем, что рассказывают на дороге паникёры...
Это заставило меня вспомнить встречу после боя с каким-то связным, попавшимся мне на дороге. С глазами, расширенными от страха, он прокричал с машины, не останавливая её, на ходу, что всё пропало, штаб разбит, командир убит, немцы наступают, и при этом так очумело вертел головой, точно немцы были уже здесь, вот-вот выскочат из-за кустов. "Почему я не остановил машину и не схватил этого паникёра за шиворот?" - подумал я, отнеся и к себе упрёк полковника.
Строгое, сухое лицо полковника, его сильный, но без всякой резкости голос показались мне знакомыми. Я старался вспомнить, где встречал его.
Твёрдым и быстрым движением рук он откинул борты кожаной куртки, чтобы расправить под туго затянутым поясом тёмную гимнастёрку. В полумраке, дрожавшем в беспокойном пламени свечи, блеснул орден Ленина. "А не тот ли это самый Васильев, о подвигах которого в войне с белофиннами с таким жаром рассказывали мне Мурзачёв и его товарищи?" - подумал я.
Это было летом 1940 года на очередной академической сессии заочников инженерного факультета. Однажды в ЦДКА мой приятель Петя Мурзачёв, схватив меня за локоть, показал глазами на проходившего мимо юношески стройного подполковника.
- Подполковник Васильев, - - шепнул он мне. Странно было видеть рядом с собой, в обычной обстановке человека, о котором рассказывают легенды.
Васильев сел тогда со своим спутником за столик неподалёку от нас, я стал прислушиваться к их разговору и был очень огорчён, что услышал только одну малозначащую для меня фразу.
- Жаль, что серые скалы на сцене делают голубыми, - сказал Васильев.
Второй раз я увидел Васильева в клубе на вечере встречи слушателей командного факультета с фронтовиками. Его окружала группа отличников. Рядом, поблёскивая очками, стоял преподаватель тактики полковник Ротмистров, очень внимательно слушавший Васильева и время от времени говоривший как бы про себя: "Интересно! Ново!" В заключение беседы Васильев, обращаясь к молодым командирам, сказал:
- Ваши отличные знания - залог успеха, но его не будет, если не научите людей всегда помнить о своём долге солдата и гражданина.
Конечно, это он! Теперь я стою перед ним, как его подчинённый, вне себя от счастья, что я - в дивизии Васильева и что он обратил на меня внимание, представил меня чуть не как героя. Когда Васильев заговорил о моральном воздействии, которое оказывают на людей, не бывших ранее под огнём, массовые налёты немецкой авиации, я тотчас вспомнил заключительные слова его беседы со слушателями академии.
- Где командир крепок, там и боец непоколебим, - продолжал полковник точно таким же, как и тогда в Москве, удивительно ровным, чеканным голосом. - А вот вы, подполковник Болховитинов, сегодня умудрились на марше растерять целый тяжёлый батальон.
Даже при слабом мерцании свечи было видно, как потемнело, залившись краской, лицо подполковника. Он вытянулся и стал оправдываться. Из слов Болховитинова я понял, что первая группа бомбардировщиков противника прямым попаданием бомб вывела из строя три головные тяжёлые машины его полка. Они преградили шоссе. Болхо-витинову пришлось дать команду сойти с шоссе и продолжать движение по сторонам.
- Здесь-то и началась каша, - оправдывался он. - У одних заглохли моторы при развороте, другие посадили машины в кювете. Сейчас получил донесение: все засевшие машины выбуксированы и идут сюда.
В комнату несколько раз вбегал шифровальщик, по частям расшифровывавший какую-то радиограмму.
Слушая Болховитинова, Васильев читал эту радиограмму и торопил шифровальщика. Когда Болховитинов кончил, Васильев, не прерывавший его, неожиданно резко предупредил, обращаясь, видимо, не только к Болховитинову, но и ко всем, что впредь за подобную растерянность он будет отстранять людей от командования, как не сумевших выполнить своего долга перед отечеством, и, словно смягчая резкость предупреждения, добавил уже в прежней интонации:
- Если солдат предан долгу, он при любых обстоятельствах сохранит вверенное ему оружие.
Эти слова, - вернее, удивительно ровная, спокойная интонация, с которой они были сказаны, - опять вернули меня в обстановку памятной мне встречи фронтовиков со слушателями академии. И хотя совсем близко гремели орудийные выстрелы и слышна была даже ружейно-пулемётная трескотня, я на мгновение забыл, что война уже началась, что я нахожусь на фронте.
- Вашу роту назначаю в разведбатальон, - сказал полковник, возвращая меня к действительности. - Начальник штаба оформит, а завтра получите для доукомплектования роты взвод БТ.
Я не в силах был сказать, что я не строевик, а техник, должен сдать роту и ехать в Одессу. "Скажу в другое время, сейчас неудобно", - решил я.
Где-то близко упала бомба, и, точно от взрыва её, широко распахнулась дверь комнаты. Из тёмной рамы двери,. чуть пригнув голову, шагнул невысокий, крепкий командир.
- Из штаба корпуса, - отрекомендовался он Васильеву, вручая пакет.
Полковник и прибывший из штаба корпуса командир наклонились над лежавшей на столе картой. Я ожидал указаний от начальника штаба, которому Васильев передал мою телеграмму, предварительно что-то черкнув на ней. Болховитинов, стоявший рядом со мной, забрасывал меня вопросами:
- Ну, как немецкие танки? Что в них такого особенного? Как воевал на танкетках?
- Воевал с пехотой, с танками, было дело и с артиллерией, неопределённо отвечал я.
- Что-то у тебя, старшой, выходит вроде того, что ты их шапками забросал! - улыбнулся Болховитинов.
- Непременно забросал бы, да жаль, удирая, шапки растерял! - в тон ему сказал я.
- Вот это по честному, - обрадовался Болховитинов. - Ну, а немцы-то что?
- Ничего, горят...
- От - пулемётов?
- - Нет, от пушек.
И я стал было рассказывать об артиллерии, которую взял под свою команду Кривуля, но в это время Васильев распрямился и потребовал внимания. Он изложил обстановку. В районе Перемышля противник только демонстрирует наступление. Подлинное наступление, имеющее успех, немцы ведут севернее, в направлении Яворов. Дивизия в течение ночи должна совершить обратный марш с обходом Львова с севера и сосредоточиться восточное его, в районе Куровице.
- Некоторым командирам обратный марш как нельзя кстати - по пути подберут своё хозяйство и разгрузят шоссе, - закончил Васильев.
Он предложил командирам полков перенести с его карты на свои маршрут в район сосредоточения. Все кинулись к столу. Я, получив приказание начштаба перевести свою роту в расположение разведбата, пулей вылетел на крыльцо, где безмолвные часовые всматривались в тьму.
Торопясь выполнить приказание, я забыл спросить, где находится разведбат. Возвращаться было неловко. Досадуя яа свою непростительную оплошность, я выругался вслух:
- А, чёрт! Как же найти теперь разведбат?
- А вам зачем он? - спросил меня кто-то, сидевший на лавочке рядом с крыльцом.
- Я командир новой разведроты, - сказал я.
- Инструктор политотдела Белевитнев, - поднявшись, отрекомендовался тот. - Так вы на пополнение? Очень приятно. Я могу провести
