несколько часов. Но как-то несолидно это выглядит для нашего времени, и потому нетипично. Чаще проводится стационарная экспертиза.
Нашего арестанта поднимают на третий этаж института, в его IV отделение. Командует им Яков Лазаревич Ландау, достойный преемник полковника госбезопасности Даниила Романовича Лунца.
Институт имени Сербского, его IV отделение — одно из самых мрачных мест в нашей стране. Это учреждение стоит в одном ряду с такими знаменитыми средоточиями коммунистического террора, как Лубянская внутрянка, Лефортово и Владимирка, Воркутинские и Колымские лагеря. Здесь пересекаются дороги карательной медицины. Из института уходят на
Наш обвиняемый, попав в ЦНИИСП им. Сербского, начинает лихорадочно обдумывать тактику своего поведения. Как себя вести, что говорить, чтобы не признали невменяемым? Обычно он решает вести себя как всегда, разумно и с достоинством. Мы наверняка можем сказать, что результаты экспертизы почти не зависят от тактики поведения подэкспертного. Только новичкам и людям, малосведущим в пенитенциарной советской системе, может показаться, что в Институте Сербского вопросы решаются объективно и беспристрастно. Судебно-психиатрическая экспертиза в IV отделении всего лишь один акт длинной игры в законность, спектакля, разыгрываемого на следствии и в суде. Уставшие от однообразия, комедианты Института им. Сербского и роль-то свою играют плохо. Они уже давно не выставляют перед обвиняемым своей заинтересованности в выявлении истины. Совесть врача сменилась цинизмом чекиста. Экспертизы как таковой нет. Несколько формальных бесед с обвиняемым достаточно для представления экспертного дела на комиссию. Беседы эти проводит так называемый ведущий врач — как правило, незначительный сотрудник института. Иногда за весь срок пребывания в Сербском наш обвиняемый имеет разговор с ведущим врачом всего один-два раза. Впрочем, с некоторыми подэкспертными врачи любят поговорить, узнать последние политические новости. Среди пациентов часто встречаются люди незаурядные. Разговоры о философии, политике, искусстве дают пищу не только для экспертного дела, но и для размышлений, повышают культурный уровень врачей. Не все человеческое им чуждо, а среди подэкспертаых попадаются большие специалисты в своей области. Впрочем, это не мешает врачам подписывать ложные экспертные заключения, назначать лекарства, добывать от обвиняемых нужные КГБ сведения с помощью «растормозки».
В разговорах с товарищами, с врачами, в прохождении процедур наш подэкспертный проводит те тридцать дней, которые ему положено провести на стационарной экспертизе[74]. Если экспертам не хватает материалов или КГБ нужно потянуть время, сроки экспертизы затягиваются до двух-трех месяцев.
Внутренний режим здесь сносный, и если мы утверждаем, что ЦНИИСП одно из самых мрачных заведений страны, то только потому, что именно отсюда для многих начинается мучительный путь прохождения принудительного лечения в специальных психиатрических больницах МВД СССР. Именно здесь, в этом тихом переулке тысячи людей были обречены на физические и душевные пытки, на отчаяние и безнадежность, на болезни и смерть.
Но вот подошел срок экспертной комиссии. Подэкспертного вводят в просторную комнату в конце коридора, где за круглым столом и вдоль стен сидят человек пять-десять. Они не называют своих имен и фамилий, но обращаются к подэкспертному обязательно по имени и отчеству. Поблескивая золотой оправой очков, что-то тихо говорит невысокий, толстенький, вполне добродушный и благообразный профессор Лунц. В унисон ему вторит здоровенный, с инфантильным лицом и светлыми детскими глазами член-корреспондент АМН СССР Г.В. Морозов. В паузах вставляет свое слово маленькая, вовсе не страшная М.Ф. Тальце. В течение 10-15 минут эти милые вежливые люди задают нашему подэкспертному безобидные вопросы. Исчерпав темы для разговора, они просят его удалиться и затем подписывают приговор, обрекающий его на тяжелые бессрочные мучения в спецпсихбольнице.
Результаты экспертизы нашему герою не сообщают. Так и уезжает он из дома 9 по Кропоткинскому переулку, не узнав, ждет его лагерь или СПБ?
Он возвращается к себе в тюрьму, где будет ждать суда, на который его не пригласят.
По советскому законодательству срок предварительного следствия не может превышать трех месяцев. В «исключительных случаях» прокуратура может продлить этот срок. Максимальный срок предварительного заключения — девять месяцев — санкционируется Генеральным Прокурором СССР. Впрочем, известны случаи содержания под стражей более девяти месяцев (А. Твердохлебов, В. Красин, П. Якир). Поэтому наш обвиняемый, невзирая на требования закона, может провести в предварительном заключении столько времени, сколько это понадобится КГБ. Пройдут недели и месяцы, пройдет суд, присутствовать на котором он не будет, и только после этого он, может быть, узнает от своего адвоката, что его ждет СПБ. А то и с адвокатом встречи не будет. Провел же М.И. Кукобака после суда, приговорившего его к принудлечению, целый год во Владимирской тюрьме, ничего не зная о своем юридическом положении. Уже давно наш обвиняемый превратился в подсудимого, подсудимый признан виновным, но «освобожден от наказания ввиду необходимости прохождения принудительного лечения», но арестант узнает об этом только тогда, когда тюремный надзиратель крикнет ему: «С вещами!» — и он поймет, что это этап.
Мы не знаем, как этапируют настоящих психбольных, но нашего арестанта везут одним этапом со здоровыми осужденными. Трудно и лень разыгрывать спектакль до деталей. «Уж раз он, между нами говоря, вполне здоров, — рассуждает тюремное ведомство, — пусть едет со здоровыми». И вот как-то вечером он прощается со своей Лефортовской тюрьмой — его увозят на этап, следующий, например, до Казани. Ночью его привозят на станцию, что между Сокольниками и Красносельскими улицами, или в пересылку на Красной Пресне, запихивают вместе с десятками других заключенных в железнодорожный вагон и везут на восток. Несколько дней он проводит в зарешеченном вагоне среди воров, убийц, взломщиков, бытовиков, слушает бесконечные чужие истории, рассказывает свою. Как и двадцать, тридцать, сорок лет назад, конвой швыряет им соленую рыбу. От жажды пересыхает горло, трескаются губы, и воды, которой им иногда дают попить конвоиры, не хватает на всех.
Казань встречает его рвущимися с поводков овчарками и наставленными в лицо дулами автоматов. Снова «раковая шейка», дорога, неизвестность и, наконец, место пристанища на многие годы — специальная психиатрическая больница (Казанская, Орловская, Ленинградская или любая другая из пятнадцати известных нам спецпсихбольниц).
Первый месяц-два он проводит, как правило, в карантинном отделении. Здесь психиатры и чекисты знакомятся с ним, с его делом, решают, в какое отделение положить. В большинстве спецпсихбольниц политические заключенные за время своего пребывания там проходят от самого тяжелого до самого легкого «выписного» отделения. От их поведения, твердости или слабости их позиции зависит, за какое время они пройдут этот нелегкий путь.
В любом отделении лечащим врачом нашего заключенного почти всегда будет заведующий отделением — т. е. наиболее облеченный доверием властей врач. Свои действия он согласовывает с военным начальством СПБ, отчитывается за них — перед Комитетом государственной безопасности. Это почти всегда офицер, от лейтенанта до майора. Заслужив своим обращением с нашим арестантом одобрение КГБ, он может реально рассчитывать на продвижение по службе, на новую звездочку на своих погонах. Изводя своего пациента лекарствами, он, как правило, не испытывает к нему личной или классовой ненависти, а делает это постольку, поскольку это соответствует его личным интересам. Интересы же эти могут быть самыми разнообразными. Чаще всего, как мы уже говорили, желание выслужиться. Иногда бывает так, что врач заинтересован держать политического заключенного в своем отделении возможно дольше, если это «важный» заключенный и им занимается непосредственно московское или другое влиятельное управление. Тогда этому врачу приходится общаться с высокопоставленными кагэбистами, и сам факт такого общения уже создает ему некий капитал, укрепляет его общественное положение, повышает значимость в глазах коллег и местных властей. Нам даже известны случаи, когда из
