вкладывали в тяжбу о «восьми воеводствах».
«Свое внимание Польша устремила на восток, — пишет Солоневич, — и в этом направлении ее доминанта демонстрирует поистине незавидную настойчивость. Первое занятие Киева поляками случилось в 1069 году — в Киев ворвался князь Болеслав Храбрый и с трудом ушел оттуда живьем: жители, по словам летописца, избивали поляков «отай», т. е. организовали партизанскую войну. Столетия подряд такие же попытки повторяли Сапеги и Вишневецкие[59]. Почти девятьсот лет после Болеслава точно такую же попытку и с точно такими же результатами повторил — вероятно, уже в последний раз — Иосиф Пилсудский…
Польша… тянулась на восток в поисках крепостных душ для шляхты и католических душ — для ксендзов. И в Киеве, и в Риге, и в Вильне — Польша тысячу лет подряд — при Радзивиллах, Сапегах, Вишневецких и Пилсудских[60] вела всегда одну и ту же политику: подавление и закрепощение всего нешляхетского и некатолического. Польша, по крайней мере в течение последних лет пятисот, вела политику профессионального самоубийства и, как показала история, вела ее довольно успешно. И совершенно очевидно, что как Вишневецкий в семнадцатом веке, так и Пилсудский в двадцатом — выражали не самих себя, со всеми своими личными качествами, а доминанту своей страны. Им всем, от Болеслава до Пилсудского, казалось, что они действуют вполне логично, разумно, патриотично…
…Ко всей трагической судьбе Польши и католичество приложило свою страшную руку: при Пилсудском, в сущности, совершенно так же, как и при Вишневецких: все иноверцы, диссиденты, в особенности православные, казнями и пытками загонялись в лоно католической церкви. Сжигались православные храмы (за два года перед Второй мировой войной их было сожжено около восьмисот), и в восточных окраинах возникала лютая ненависть против тройных насильников: насильников над нацией, экономикой и религией. И, создавая вот этакую психологическую атмосферу, Польша при Сапегах, Радзивиллах и Вишневецких пыталась опираться на казачьи войска. А в 1939 году послала против германской армии корпуса, сформированные из западно-украинского крестьянства: корпуса воевать не стали…
От Болеслава до Масьциского (последний президент Польши) страна вела все одну и ту же политику упорно, настойчиво, фанатично и самоубийственно — безо всякой оглядки на здравый смысл…
Польская поговорка не без некоторой гордости утверждает, что Польша стоит беспорядком: Polska nierzadem stoi. Русская народная словесность снабжает существительное «поляк» эпитетом «безмозглый». Немецкая пословица говорит о «польском хозяйстве» — «Polnishe Wirtschaft», это битье посуды на ярмарках за недорогую плату: вот посуда перебита, кажется, вся, — до последнего черепка.
Но похороненный под кучею окровавленных обломков, откуда-то из Англии, жалобно, но упорно стонет загробный голос эмигрантского правительства Польши: ' Польша от моря до моря то есть Польша с Литвой, Латвией и Украиной. В Варшаве в январе 1940 года — когда в городе не было ни топлива, ни хлеба, местами не было и воды, когда немцы вылавливали польскую интеллигенцию, как зайцев на облаве, и отсылали ее на гибель в концлагеря, когда над страной повисла угроза полного физического истребления — и когда безумные рестораны столицы были переполнены польским ' цветом общества пропивавшим последнее свое достояние — цвет Польши все-таки жил мечтой о политической, культурной и религиозной миссии Польши на варварском русском востоке. Вы скажете — сумасшествие! Я скажу — истерика поляков. Но Польша будет считать эти планы разумными, исполнимыми и само собою разумеющимися. Это есть польская доминанта. Это есть внутреннее «я» страны, от которого страна отказаться не может…»
Доминанта — это не головной мозг, а спинной. Задача же мозга головного в данном случае — обосновывать могучие веления инстинкта. Иной раз это получается очень забавно.
Есть в Википедии статья о польском восстании 1830 года, и стоит перед ней предупреждение: «Нейтральность этого раздела статьи поставлена под сомнение». То есть она настолько пропольская, что это заметили даже составители «вики». И вот что там написано:
«…Нарушения конституции были не единственной и даже не главной причиной недовольства поляков, тем более что поляки в остальных областях бывшей Речи Посполитой, то есть Литве и Руси (так называемые ' восемь воеводств ') не имели никаких конституционных прав и гарантий. Нарушения конституции накладывались на патриотические чувства, протестовавшие против чужеземной власти над Польшей вообще; кроме того, так называемая «конгрессовая Польша или «конгрессовка», занимала лишь небольшую часть исторических земель Речи Посполитой, являющихся этнической Польшей. Поляки же (ополяченная шляхта Западной Руси, т. е. Беларуси и Украины, и Литвы), со своей стороны, продолжали воспринимать свою родину в границах 1772 года (до разделов) и мечтали о ее восстановлении».
Итак, согласно логике данного пассажа, под этнической Польшей понимается вся Речь Посполитая. Причем на бывших литовских территориях поляки — это ополяченная украинская и литвинская шляхта. То, что там присутствует и неополяченная шляхта — к делу не относится, а спрашивать о простом народе и вовсе бессмысленно. Все, что не соответствует польским интересам, даже не выносится за скобки, а попросту не существует.
Логика сия неизменна со времен Сигизмунда: любая земля, на которой поселился поляк, является Польшей, любая земля, часть жителей которой удалось научить польскому языку и перекрестить в католичество, тоже является Польшей. Например, Смоленск… ведь брали же! М-да, если точка зрения действительно такова, переговоры бесполезны — в Сибири тоже жили поляки, которых ссылали туда после восстаний, так что Варшава вполне может продлить свои притязания до самого Тихого океана.
По-видимому, это не единственная доминанта польской элиты — иначе с чего бы Гитлер взялся уничтожать польских офицеров, а не использовал в войне на востоке? Но нам интересна именно эта составляющая. Сталинское правительство не произносило слова «доминанта» — это термин Солоневича, — но, вне всякого сомнения, знало все им изложенное. Стоит ли удивляться, что накануне страшной тотальной войны носителей этой «доминанты» не рискнули отпустить на свободу, вне зависимости от того, где находился их дом: на территории «Восточной Польши» или в генерал-губернаторстве?
Впрочем, к тому времени Польша уже была двадцать лет как свободна и смогла продемонстрировать свою новую политику, которая явилась точным продолжением старой.
Глава 8
Террорист во власти
Они хотели не свободы для себя, а рабства для других.
Быть может, наш граф и сволочь —
Но здесь рожден.
Ступайте к себе на полночь,
Мы вас не ждем…
