четкостью, обретая краски, живую плоть и кровь. Только место здесь ни при чем.
И среди дорог, ведущих в этот город, нет мне верных путей земных.
Нет земных рубежей на полях веков. Что было, что будет — едино…
«Нет и не будет конца шествию нашему по земле…»
Я не смею верить, и все же надеюсь: пусть только там, откуда нет возврата, пусть лишь в тот час, когда будут сведены все счеты и отданы все долги — но окончательно сбудется то, что виделось мне в зеркале земных снов, отражающем потустороннюю явь. Потому что в этом мире не было для меня ничего лучше этих видений. А в мире ином, если мне позволено будет поклониться тебе, для меня не может быть большей награды. Ведь это будет значить, что всей жизнью своею я вымолила право на те слова, которые осмелилась произнести однажды…
«Где ты, там и я»…
Как тогда, я стану перед тобою на колени. А ты положишь ладонь мне на голову и скажешь, что ждал меня.
— Встань, — скажешь ты мне. — Ты очень хорошая.
Не смея поднять глаз, я отвечу:
— У меня столько было… всего.
— Ничего не было.
И ты обнимешь меня, и, взглянув тебе в лицо, я спрошу:
— Ты правда прощаешь меня?
— За что?
— За то, что я была… такой…
— Я знаю тебя одну — ту, которая обручилась со мною. А до прошлого мне нет дела. Слушай меня раз и навсегда: ты честна передо мной и перед теми, кто выше нас!
И может быть, что глаза мои, столько раз смотревшие на тебя во сне, будут неясно видеть тебя сквозь пелену слез, и губы, столько раз шептавшие твое имя, лишь неслышно дрогнут в ответ на твои слова:
— Я ждал тебя. И мы будем вместе — отныне и во веки веков.
2009–2010
