крымских набегов. Завоевание пустой степи не потревожит ничью зависть и не может быть поставлено в предосуждение Вашему Величеству со стороны держав европейских. Если сверх того удастся получить Очаков, я буду считать наилучшие наши оппортунитеты исполненными. Здесь нечего выдумывать. Планы, что строились в прошлую войну, трактуют сии аспекты во всем многообразии: от скромных притязаний на удержание днепровских городков, кои до конца отстаивал покойный Емельян Игнатьевич Украинцев, до несбыточных мечтаний о завоевании всего ханства и выселении татар в Анатолию. Буде обстоятельства возблагоприятствуют, и Священная лига вернется к жизни, война сделается продолжением прежней, после пятнадцатилетнего перерыва. Тогда наша сфера действий — к востоку от Днестра. Если же останемся без союзников — лучше поторопиться с заключением мирного трактата.
Теперь полуоборот к Кантемиру:
— А что касается ваших упреков, Altesse Serenissime — искренне вам благодарен за заботу и готов отплатить любым способом, не идущим в ущерб России и ее государю. Мне всего лишь хотелось сказать, что судьбу Молдавии надлежит определять совместно с императором и королем Августом, если не желаем поссориться с ними.
Поклонившись, я сел на место с чувством полной душевной опустошенности. Тяжко переступать через свою мечту. Но с точки зрения государственного интереса рисковать приобретениями на Балтике ради возможного — всего лишь возможного — успеха в Причерноморье нельзя, и государь никогда бы не пошел на это. Наверно, из-за разлада между умом и чувством соображения мои были высказаны без должного риторического блеска, способного придать им убедительность. О многом вообще пришлось умолчать, чтобы не занимать время несоразмерно рангу. Однако главные вопросы прозвучали, и задан практический тон обсуждению: выбор между днепровским и молдавским вариантами кампании, союзники, деньги, провиант, — деловая сторона войны получила преобладание. 'Агарянское иго' больше не поминали. К вящей моей гордости, фельдмаршал поддержал меня во всех пунктах. Господарь совсем помрачнел: даже немного жаль его стало. Он, в сущности, не враг ни мне, ни России. Просто хотел, прикрывшись высокими словами, запрячь великую державу в оглобли своих мелкодинастических целей. Не удалось. Воевать за его воцарение в Яссах не желали и самые дружественные князю генералы. Самое большее — предлагали дать денег, чтобы нанял сердюцкое войско. Дескать, раз молдаване так преданы Кантемиру, как он уверяет — пусть сами на трон и сажают.
Примерно через неделю Петр, осмотрев фортификационные работы и посетив напоследок киевские монастыри, намерился уезжать. Ко мне прибежал молодой дворянин, царский денщик. Царь зовет! Я проскакал через весь город только затем, чтобы услышать из высочайших уст краткую фразу, которую, на мой взгляд, можно было передать и запиской:
— Собирайся. Со мной поедешь.
БЕСЕДЫ И СУЖДЕНИЯ
Границы российские отстоят от Киева лишь на день пешего пути, в западном направлении — еще наполовину меньше. Если примыкающая с юга Белоцерковщина непонятно, кому принадлежит: номинально польская, она сохраняет казачий уклад, не признает власть республики и грозит ей гайдамацкими набегами, — то по другую сторону католики уже успели позабыть бунт десятилетней давности. Они увлеченно делят украинскую землю и грызутся меж собой за недвижимое имущество. В Бердичеве, к примеру, 'босые кармелиты' ведут бесконечную тяжбу с наследниками графа Тышкевича, отстаивая подаренный нищенствующей братии замок. Мечта о реванше против ненавистных схизматиков пронизывает всё: небольшой городок Житомир служит столицей… угадайте, какого воеводства? Разумеется, Киевского! А воевода Иосиф Потоцкий, ярый партизан Лещинского, разбитый под Конецполем, ушел со своими людьми в Турцию и там интригует против русских.
Обстоятельства бросили Речь Посполитую в объятия царя. Деньги, рассыпаемые русским послом в Варшаве, купили сторонников. Но мне частенько вспоминается одна застольная беседа, когда Петр начал рассуждать: дескать Европа нужна нам еще несколько десятков лет, а там мы можем повернуться к ней… Ну, в общем, понятно, чем. Будучи слабее остальной компании на выпивку, я мирно дремал, положив голову на стол и не прислушиваясь к разговору, а на этой фразе вдруг вскинулся:
— Нельзя, государь! Как раз нож в спину получим!
Все замерли, ожидая грозы: царь не любил, когда перебивают — однако через секунду испуганную тишину разорвал его смех:
— А ты, пожалуй что, прав! К таким друзьям лучше тылом не поворачиваться!
Почему-то мне кажется, что в первую очередь Петр думал именно о польских своих клиентах, с неподражаемым изяществом меняющих флаг, как только становится выгодно, и не усматривающих в том ни малейшего ущерба для своей чести. Сам король Август, хотя и родился немцем, по свойствам души был, пожалуй, ближе к полякам. Деньги у него совсем не держались. Вихрь бесконечных праздников и балов уносил, заодно с собственными доходами короля, и русские военные субсидии. Канцлер Ян Себастьян Шембек и многие другие вельможи, светские и духовные, тайно получали пенсион у резидента Дашкова — но был ли с этого прок? Не замечал от них деяний в пользу России. Похоже, сии персоны брали деньги только за то, чтобы не пакостить.
Мне не удавалось выбить из казны хотя бы по двадцать алтын на солдатскую душу, в счет задержанного жалованья, для исправления своим людям обуви к зиме, — а содранные с нищих мужиков копейки складывались в многотысячные суммы и улетали в Варшаву, чтобы обернуться испанским бархатом и брабантскими кружевами на обольстительных плечах королевских любовниц. 'Черт побери, — думал я, бесстыже любуясь бриллиантовым сиянием умопомрачительного декольте княгини Любомирской, — у этой шлюхи тысяча пар сапог между грудями!'
Встреча Петра с любезным другом Августом в Станиславове стала апофеозом лицемерия. Через Дашкова было известно о тайных негоциациях короля с турками и его предложениях им устроить союз против русских, для возвращения Речи Посполитой Киева и Смоленска. Теперь, после поражения и гибели Али-паши, он не отказался бы в награду за лояльность царю получить что-то из владений султана — а возможно, и тот же Киев, pourquoi pas? Государь взял меня с собой для работы над военными аспектами соглашения, поэтому я откровенно бездельничал, изучая от скуки тонкости этикета, упражняясь в построении на лице доброжелательной улыбки и разглядывая наших польских контрагентов.
Почти на голову ниже царя, Август возмещал невыдающийся рост исключительной телесной силой и крепостью. Приверженность нехитрым плотским радостям знаменовала в нем решительный перевес тела над духом. Я часто ловил себя на том, что к злейшему врагу Карлу Двенадцатому испытываю большее сродство, нежели к союзнику. Теперь гляжу снисходительнее и думаю, что его поведение больше определялось ложным положением, чем природной лживостью. Божьей милостью король польский, великий герцог литовский, русский, прусский, мазовецкий, самогитский, ливонский, киевский, волынский, подольский, смоленский, северский, черниговский и прочая… Сплошная фальшь уже в самом титуле, с первых слов! Какая, к чертовой матери, божья милость у выборного короля шляхетской республики, взошедшего на трон по интригам соседних держав?!
В заключенном трактате тоже царила фальшь. Король обязался вступить в войну с турками за себя лично, не за государство. Принудить к этому Речь Посполитую он не имел власти. Чтобы привести в действие компьютовое войско — содержимое на жалованьи согласно компьюту, сиречь расчету, утвержденному сеймом, — требовалось сеймовое же решение. Совершенно непреодолимая процедура, при том что численность войска не превышала дивизии полного состава. Для увеличения, надо убедить шляхту поступиться доходами в пользу казны: кроме Яна Собесского, это давно никому не удавалось.
Чем ближе я узнавал политическое и военное устройство республики, тем больше удивлялся Августу, рискнувшему втянуть ее в Северную войну, чтобы отнять у шведов Ливонию. Это подобно кавалерийской атаке верхом на корове: кроме большого количества говядины, ничего хорошего не выйдет.
Официальные встречи монархов плавно перетекали в непринужденное застолье. Знание латыни делало меня желанным собеседником, ибо это единственный общий язык разноплеменной королевской свиты. Впрочем, нашлись прямые земляки: один из королевских секретарей, аббат Гиньотти, был
