— У меня обыск?! — сказал я, словно не слыша Автандила.
— Кому это взбрело в голову, да я с ними такое сделаю!..
— Успокойся, все гораздо сложнее. Я звонил в Москву. Обыски были у меня и Николаева. Ничего не нашли, да и не могли найти. Но факт остается фактом. Представь себе, какие слухи поползут по Москве.
Он меня добил.
— При чем здесь слухи?! 0 чем ты можешь сейчас говорить… Разве в этом дело? Кречет подсел ко мне.
— Успокойся, Леша, я прошу тебя. Ничего они тебе не сделают.
Я глянул на него. У него серьезный взгляд. Откуда и когда он появился у него? Может, давно, в тот самый момент, когда отец-алкоголик ударил топором мать, а потом стал душить кричавшего от смертельного ужаса пацаненка. Он бы задушил его, если бы не вбежавший в хату сосед. Он не мог оторвать отца от хрипящего мальчишки и чем-то тяжелым ударил его по голове. Отец охнул и сполз. Он был мертв. Так в один день Кречет стал сиротой…
— Всякое у тебя было. Было и прошло. И это пройдет… Я едва разжал рот и выпил ледяной минеральной.
— Оставьте меня, — сказал я. — Я сейчас приду в себя. ходите через полчаса. Будем обедать…
Я не хотел, чтобы они видели меня таким. Надо взять себя в руки. Так вот они откуда, кошмарные сны, предвестники беды. Я долго держал голову под ледяной водой, слегка отошел начал звонить домой. Телефон все время был занят. Наташа вместе с тещей обзванивают сейчас… Кого они могут обзванивать? Кто может прийти на помощь?
Я с трудом дозвонился. Голос у Наташи глухой, незнакомый.
— Наконец-то… Я уж думала, что с тобой случилось странное. Тебя арестовали… Я вызвала к маме врача, ей сделал укол. Плохо с сердцем. Что наделали эти сволочи?!
— Подожди, возьми себя в руки. Ничего страшного не случилось…
— Ничего страшного?! Они пришли, как это называешь с понятыми. Двое наших соседей, тот самый дед, который для внука все твои фотографии с автографами просит. Боже какой стыд!
— Дальше, дальше, и все по порядку.
— Они перерыли всю квартиру, мама пыталась говорим, что они пришли в квартиру известного человека и могли, по крайней мере вести себя прилично. Но они устроили настоящий погром. Ты бы видел их рожи… Да, а маме они сказали, что у них в Бутырке всегда было много известных людей, сейчас тоже полно и, они не сомневаются, добавится еще один, ты значит…
Она всхлипнула, а потом и вовсе разревелась. Я не могу больше добиться ни слова.
— Дай трубку маме, — сказал я, — с тобой разговаривать бесполезно.
Теща рассказала, что они вручили ей ордер на обыск, а же постановление прокурора района о возбуждении против меня уголовного дела. В бумаге было написано, что дело возбужденного заявлению Советского фонда защиты животный речь шла о присвоении мною крупных денежных сумм в несколько сот тысяч рублей. Постепенно мне становилось кое-что ясно, проклятые проценты, которые я должен был им перечислять, но не мог… Впрочем, что-либо анализировать сейчас было бесполезно.
— Что они искали? — спросил я.
— Они были уверены, что найдут что-то особенное. Когда старик-сосед стал возмущаться и говорить, что все это напоминает давние времена, они его остановили, мол, сейчас мы, папаша, такое найдем, что приведет вас сразу же в чувство…
— Они назвали, что именно они ищут?
— Не сразу… Все простукивали стены, пол, как я поняла, искали тайник. А потом начали — где у вас оружие, наркотики… Описали Наташкины камешки, спрашивали, откуда у нее такие дорогие вещи. Она им сказала, что муж подарил.
— Что еще нашли?
— Ничего, а что они могли найти? Сберкнижки с небольшими суммами, вот и все.
Зря старались, ребята, стал бы я что-нибудь хранить дома! Прятал, правда, не от вас, но вы ничем не лучше рэкетиров., Я хотел еще поговорить с тещей, но Наташка взяла трубку и снова принялась всхлипывать:
— Срочно приезжай. Мне страшно…
— Закончу гастроли и приеду. Раньше не могу, билеты проданы, всюду — афиши. Это дикие неустойки…
— Плевать на неустойки, приезжай.
— Я прошу тебя, успокойся.
Потом я попросил тещу, чтобы она дала ей успокоительное, и положил трубку. Мысленко все же сдержал свое слово, все меня предупреждали, что он не остановится ни перед чем. Как зверь, почуявший кровь, а он — деньги… Конечно, я мог сунуть ему несколько десятков тысяч, и он заткнулся бы, но на сколько? Такие ребятки не останавливаются на полдороги, аппетит у них. еще тот…
Я сидел на диване и все время вытирал пот. Появился повар с подносом.
— Ставить обед? — спросил он.
— Делай что хочешь.
Мысли метались; как бешеные, невозможно собрать воедино, чтобы как-то сконцентрироваться на главном: что сейчас можно сделать. Ответ возникал один: «Ничего!» Ровным счетом ничего. Молва мгновенно поползет по Москве, дойдет до людей, которые дали нам крышу и возможность нормально работал до министерства, потом до всех управлений культуры… Ко(покатится дальше.
Неслышно вошел Кречет, он сел рядом, провел мне ладони по голове.
— Не унывай, Леха, помнишь, ты сам мне говорил — нам ничего не страшно. После детдома уже не может быть ничего страшнее… Говорил?
— Говорил.
— Ну вот и все… В детдом мы больше не попадем. Значит остальное все лажа. Бояться нам нечего. Поем, а можем не петь, и пусть они все радуются.
Сам говорит, а глаза у него невеселые. И совсем уже не детские. Не сравнишь с тем, затравленным взглядом, когда мы встретились впервые. В те времена я прочно осел на студии: «Старт». Мы. носились по стране и думали, где можно найти таких ребят, которых никто еще не слыхал. Несколько групп сколотили и раскрутили довольно быстро. Но Влад говорил, что эффект все же не тот, не ради этого он бегал по инстанциям добивался открытия собственного счета, своей конторы со всеми вытекающими последствиями, надо сделать что-то необычное, ради этого мы и собрались все вместе. Как-то рассказали мне о Кречете: «Есть в наших краях парень… Не хуже Робертино Лоретти, а может, и лучше… А парень этот в дичайших бегах из детдома, бумаги на него подписаны об отправке в колонию».
— Одна у него дорога — тюрьма, — говорили мне, — вот найдем и определим.
Ночью как следует задобренные мной пацаны водили по чердакам старых домов: «Он здесь обычно прячется, мы то но знаем»… Но Кречета нигде не было. Он появлялся и исчез его недавно видели, но никто не мог сказать, где он находит в настоящее время. Но однажды он все-таки оказался передо мной, закричал:
— Не удастся взять, мент поганый!
И давай деру. Я за ним. Послушай, говорю, парень, да администратор из Москвы, хочу тебя с собой забрать, петь будешь…
Он, как бешеный, чешет по дороге и мне в ответ:
— В тюрьмах не поют.
Так бежали мы, пока, не рухнули оба бездыханные на траву.
— Не вру я… Сам детдомовский, из ближних мест.
— Каких же?
— Высокоградский детдом… Он вскочил, глаза загорелись:
— Во дык фокус, и я там был. Целых два года.
— А я пять…
— Это срок! — произнес он задумчиво и на меня глянул — не вру ли.
