зеркале. Калерия Львовна подошла, одёрнула ей пиджак и сдула с плеча невидимую пылинку.
— Красавица.
Марина рассмеялась.
— Да уж…
— Ты позавтракала?
— Да, — соврала она, не моргнув глазом.
— Завтра приду пораньше и сварю тебе кашу.
Это была открытая угроза. Есть манную кашу в этом доме, мог только бывший муж, а когда он это делать, по определённым причинам, не смог, и осталась только Марина, кормить Калерия взялась её, не обращая внимания на муку в её взгляде, появляющуюся при виде тарелки с манной кашей.
— Посмотрим, — неопределённо отозвалась она, надеясь, что домработница позабудет о данном обещании.
— Испеку вам пирог с капустой, — говорила домработница, наблюдая, как Марина надевает пальто в прихожей. — Или с мясом хотите?
— Никакой не хочу. Я на диете.
— На какой такой диете? — нахмурилась Калерия. — Опять подружка ваша приходила со своими безумными идеями?
— Никто не приходил, — заверила её Марина. — Просто моё кашемировое платье некрасиво морщится на животе.
Калерия Львовна упёрла руки в бока.
— Так правильно — морщится! Потому что в химчистке нашей одни идиоты работают! Испортили платье!
— Не придумывайте.
— Вот ещё!
— Не хочу пирог! Хочу цветную капусту и рыбу на пару.
Калерия недовольно разглядывала её из-под аккуратно выщипанных бровей, затем расстроено покачала головой, но согласилась:
— Хорошо. Будет вам рыбка на пару, любимая ваша. А пирог я всё-таки испеку, вдруг в гости кто- нибудь зайдёт, родители ваши, например.
Марина улыбнулась.
— Родители сами с пирогами приходят.
— Ну вот, их угостите, а их пирог себе оставите, — безапелляционным тоном заявила Калерия, и Марина спорить прекратила.
Ей подали портфель и мягко, но настойчиво выдворили за дверь. Пока Марина ждала лифт, Калерия стояла в дверях и с неудовольствием разглядывала кадки с фикусами. Даже потрогать хотела большой лопушистый лист, руку протянула, но тут на лестнице послышалось жуткое сопение и цокот когтей по бетонным ступенькам, Калерия тут же сделала стойку и воскликнула:
— Настасья! Хозяин твой где?
Бедная девушка Настасья, домработница негодяя Томилина, замерла, с трудом удерживая огромного ротвейлера, которому не терпелось поскорее оказаться на улице, он рвался с поводка, и даже воинственная Калерия его не пугала.
Марина вошла в лифт, двери закрылись, но она всё равно слышала возмущённый голос своей домработницы и оправдывающийся Настасьи, которая, конечно же, ни о чём не знала, и ведать ничего не ведала. Марина прислушивалась к их затихающим голосам, к гневному лаю собаки, и улыбалась. Всё-таки хорошо, что у неё есть Калерия. Чтобы она без неё делала? Совсем бы от тоски мхом поросла.
' ' '
В отличие от своей бывшей жены, Алексей Асадов проснулся не в одиночестве и не от стука тяжёлых дождевых капель о подоконник. Для начала его приласкали, рука супруги, уже настоящей, скользнула по его животу, Асадов инстинктивно отодвинулся, не желая просыпаться, а в следующую секунду услышал требовательный детский плач за дверью спальни, и окончательно проснулся. Открыл глаза, но тут же снова зажмурился.
— Который час? — хрипло поинтересовался он и сел в постели. Убрал со своего живота женскую руку.
— Половина девятого.
— Сколько?!
— Алёш, успокойся. Ты же говорил, что утром ты свободен.
Асадов продолжал размышлять, мозг, ещё до конца не проснувшийся, чёткие ответы давать отказывался. Да ещё на детский плач отвлекался, и Алексей никак не мог опомниться. Но потом всё же вздохнул и снова лёг.
— Лёша, — прошептали ему в ухо довольно игриво. Пальчики жены пробежались по его плечу, пощекотали и остановились на груди.
Асадов потёр лицо и зевнул.
— Соня, ты слышишь, что ребёнок плачет?
Она немного поскучнела.
— Капризничает. Маша справится.
Асадов посмотрел на неё.
— Соня.
Она отстранилась. Вся игривость с неё спала, жена встала и накинула на себя лёгкий халатик.
— Маша, что случилось? — поинтересовалась она громко, выходя из спальни. — Маша!
— Всё хорошо, Софья Николаевна, — откликнулись из кухни. Затем в коридоре раздались быстрые шаги. — Сейчас кушать будем, — закончила няня сладким голосом.
В спальне Соня появилась с ребёнком на руках, годовалый Антон Алексеевич сопел и тёр кулачками заплаканные глазки. Потом увидел отца и потянул к нему руки, демонстративно выпятив нижнюю губу, тем самым выказывая всю свою обиду на этот несовершенный мир.
— Вот видишь, я же говорила, — рассмеялась жена, передавая Асадову ребёнка. — Просто капризничает с утра.
— Капризничает… — Алексей улыбнулся сыну. Слегка подкинул, добился счастливой детской улыбки и уложил рядом с собой на кровать. Пощекотал. — Ты чего Машу мучаешь?
Антон ухватился за его руку и засмеялся. Асадов прилёг, подперев голову рукой, играл с сыном, а сам посматривал на жену, которая расчёсывала волосы перед зеркалом.
— Ты сегодня занята? — спросил он.
Соня заулыбалась и с удовольствием, даже с гордостью, ответила:
— Да.
— Опять до вечера?
Она обернулась к нему, волосы красиво заскользили по плечам, халат распахнулся, обнажая ровную, длинную ножку, и обворожительно улыбнулась. Пауза тянулась лишних пару секунд, в течение которых Асадов должен был вспомнить, насколько же ему повезло, иметь в жёнах такую красавицу, проникнуться этим пониманием, и согласиться на всё — на всё. Алексей же наблюдал за женой чуть отстранённо, не желая поддаваться её чарам, а затем и вовсе глаза отвёл и сосредоточился на сыне, который упорно тянул в рот его палец. Улыбнулся Антону.
— Есть хочешь? Не кормит нас няня, да? — Наклонился и поцеловал его в румяную щёку.
— Не будет никакого вечера, — проговорила Соня, внимательно наблюдая за мужем. Тот хоть и не смотрел на неё, и вообще вёл себя так, словно её ответ мало его волнует, но она знала, что Лёшка недоволен тем, что в последние дни ей пришлось задерживаться по вечерам.
Асадов молчал. Играл с сыном, а на неё не смотрел. Соня запахнула халат, прищурилась, в голове закрутились весьма неприятные мысли, понимание того, что сказать ещё что-то нужно, а начать ей — значит, оправдываться. А оправдываться ей, вроде бы, не в чем. А муж ждёт.
