С этим было трудно спорить.
— Вась, ты уверена в том, что делаешь?
Я на мачеху посмотрела.
— Да.
Ника едва заметно усмехнулась.
— Тогда расскажи мне. Что это у тебя за любовь с восемнадцати лет?
Я посмотрела на дверь кабинета.
— Не думаю, что сейчас подходящий момент.
Ника только отмахнулась.
— Брось. Им точно не до нас.
— Но ты же догадывалась. Сама говорила.
— Ну, догадываться — это одно. Я, конечно, видела, что ты к нему неровно дышишь, а вот Завьялов, оказывается, великий актёришка. Я ему это ещё припомню.
— Да, припомни. И спугни.
Ника рассмеялась.
— Что уж он, пугливый такой?
— Ник, я тебя прошу.
Не знаю, что происходило за закрытой дверью кабинета, но сорок минут оттуда никто не показывался. Я вся извелась, и с каждой минутой желание наорать на двух этих упрямых болванов только росло. А ещё я боялась, тряслась и нервничала. Даже во рту пересохло, и я залпом выпила стакан воды. Потом решительно направилась к папкиному кабинету и без стука открыла дверь, застыла, глядя на занимательную картину. Двое мужчин, которые по моим представлениям сейчас должны спорить и ругаться, спокойно пили коньяк и молчали. Честное слово, молчали. Генка сидел в кресле с высокой спинкой, в расслабленной позе, и смотрел в рюмку с янтарной жидкостью, а вот папка на него смотрел, и тоже молчал. Всё это напоминало какой-то ритуал, даже страшно немного. Совершенно не понимаю, чего они ждут и что друг в друге высматривают.
Я руку в бок упёрла, стараясь казаться уверенной в себе, хотя совсем этого не чувствовала.
— Что происходит?
Папка глаза на меня поднял.
— Тебя не звали.
Я нос вверх задрала.
— Папа.
— Вась, тебе же сказали. — Это уже Генка. Голову повернул, глянул на меня выразительно, а я только рот открыла, не зная, как реагировать. А потом с грохотом захлопнула дверь, вложив в это действие всё, что я об этих двоих думаю.
— Что это было вообще? — накинулась я на Завьялова, когда он спустя полчаса появился у себя в комнате. От него разило коньяком, но взгляд ясный и лишь слегка обеспокоенный. Он на кровать рядом со мной сел, и локтями в колени упёрся.
— Ничего, поговорили.
— Правда? Очень интересно. И что он тебе сказал?
— Не думаю, что тебе нужно это слышать.
Я на Генку смотрела, ждала какого-то продолжения, но он замолчал. Я даже по плечу его стукнула, не сдержалась.
— Короче, у нас с тобой букетно-конфетный период, — сказал, наконец, Завьялов.
Я отчего-то насторожилась.
— Да?
— Да.
Я погладила его по плечу, по которому недавно стукнула.
— И что это значит?
— Это значит, котёнок, что если он застанет тебя в моей комнате, на моей постели, то мне уже не понадобятся женщины. Но он, правда, выразился по-другому, мне показалось, что очень доходчиво.
Не знаю, мне, наверное, нужно было радоваться, некоторое подобие отцовского благословения мы всё-таки получили, но какая-то заноза в сердце осталась. Снова придётся прятаться и скрываться. Такое чувство, что это никогда не кончится.
Но я всё же к Генке ближе придвинулась и обняла его, положив голову ему на плечо.
— Он успокоится, — неуверенно проговорила я.
— Ага. Я в это верю, — усмехнулся Завьялов.
— Гена. — Я потянулась к нему и поцеловала в уголок губ. Заметила, что он посматривает на меня искоса. — Если задуматься, то всё идёт, как нужно. У нас почти год, чтобы всех убедить в серьёзности наших отношений.
— Год, Вась.
Я улыбнулась.
— А тебе приспичило, что ли?
Он вдруг в охапку меня сгрёб, и мне, наконец, полегчало. Рассмеялась и Генку в ответ поцеловала. Он меня на постель повалил, а когда спустя минуту отстранился, посмотрел весело.
— Мне приспичило.
13
Конфетно-букетный период я возненавидела довольно быстро. Самое удивительное, что ещё совсем недавно я мечтала о романтике, о цветах, о прогулках под луной, чтобы Завьялов просто за руку меня держал, в глаза смотрел и в любви клялся. Правда, клятв я пока не дождалась, но мне и всего остального было чересчур. А самое ужасное то, что Генке в доме отказали. Ночевать в Яблоневке ему отныне было запрещено. Уж не знаю, заподозрил папка что-то или просто решил перестраховаться, но ровно в девять вечера Генку настойчиво выпроваживали за порог. А я только беспомощно за этим наблюдала, и внутренне закипала. Днём Завьялов был занят, мы если и встречались, то в ресторане или в гостинице, и постоянно были у кого-то на глазах. Меня уже не радовали легализованные поцелуи при встрече, то, что я могла в любой момент его за руку взять и даже обнять. Контроль меня раздражал. В первые дни на нас свалилось вполне понятное удивление и любопытство окружающих, на нас посматривали непонимающе, ещё и из-за этого невозможно было расслабиться и удовольствие получить от начавшихся, наконец-то, нормальных отношений. Но у меня было такое чувство, что раздражает подобное положение вещей только меня. Генка не возмущался, не злился, наоборот, был спокоен, как танк, и со стороны казалось, что всем доволен. Наверное, звание рыцаря решил завоевать в глазах моего отца. Он даже когда целовал меня, в его поцелуях было столько сдержанности и благоразумия, аж холодом веяло, честное слово. Мне так и хотелось стукнуть его хорошенько, чтобы прекратил притворяться.
А ещё он мне цветы дарил! Каждый день, каждый раз разные, и моя комната очень быстро оказалась заставленной вазами и наполнена смешанным сладким цветочным ароматом — розы, хризантемы, герберы, ирисы, лилии. После того, как поутру мне с курьером прислали букет гладиолусов, я стала ждать, когда в цветочном салоне закончатся красивые и дорогие экземпляры, и Генка перейдёт к фикусам или кактусам, продолжая стараться поразить моё воображение. Это уже даже смешно не было. Это был не мой Генка, и я уже не хотела романтики. Хотелось крепких объятий и жарких поцелуев, даже если бы пришлось снова от всех прятаться. Но где спрячешься, если папка глаз с нас не спускает? И ведь присматривается с недоверием, а на Завьялова вообще с подозрением смотрит, словно тот его несовершеннолетнюю дочь развратить задумал. Ну что сказать — интуиция у папки всегда была что надо, правда, на этот раз он явно опоздал с беспокойствами. Ему бы года четыре назад интерес проявить к тому, чем его дочь в гостях у Завьялова занимается, вот тогда образовательный курс занимательной сексологии был в разгаре, а сейчас… Сейчас я замуж хочу. И мне не нравится, что стадия 'знакомства с родителями' грозит
