«Совсем молоденькая, – удивленно отметил Гдынь. – Поди, и третью дюжину не разменяла. Хотя кто их, ведьм, разберет – может, снадобий своих наглоталась и враз на полвека помолодела. Одета неброско, по- дорожному, меч, судя по рукояти, совсем простецкий. Длинные рыжие волосы небрежно рассыпались по плечам, челка заплетена в две тонкие косички, заправленные за уши».
– Экий денек нынче славный выдался, госпожа ведьма, – заискивающе начал староста. – Прям благодать, чего и вам от всей души желаю. Вы нам с утопленничком не подсобите?
– Кого топить? – невозмутимо поинтересовалась девушка.
Гдынь на всякий случай попятился, но староста разглядел, как легонько подрагивают в улыбке уголки губ, подкрашенных серебристой эльфийской помадой, и уже смелее продолжал:
– Да у нас один уже имеется, может, соблаговолите к берегу подогнать?
Ведьмочка прищурилась, разглядывая столпившихся у реки людей и объект их общего интереса. Недоуменно, но согласно пожала плечами и молча тронула поводья.
Лошадь не спеша потрусила к берегу. В отличие от деревенских кляч необычное оформление отмели ее ничуть не смутило – напротив, она принюхалась, облизнулась и, наклонив голову, жадно припала к воде.
Хозяйка потрепала ее по холке и спешилась.
– А на кой он вам, уважаемые?
– Сгодится, – упрямо повторил Гдынь, по-прежнему держась в отдалении как от ведьмы, так и от воды.
В дриадских сапогах можно смело зайти в воду по колено, но я не без оснований опасалась, что, сделав еще один шаг, провалюсь туда вместе с головой. Пеструшка – мелкая, но подлая река, изобилующая омутами. Один из них как раз примыкал к самому берегу, черное размытое пятно резко выделялось на фоне общей прозрачной голубизны с там-сям просвечивающими сквозь воду корягами.
Поудобнее утвердившись ногами на самом краю берега, я вытянула руку и сделала круговое движение кистью, словно наматывая на нее веревку. Труп шевельнулся и начал медленно сползать с отмели. Толпа восторженно засопела. Интересно, что они с ним будут делать?! Столкнули бы на стремнину – и вся недолга. Или боятся, что соседи ниже по реке воспримут спущенный на них труп как личное оскорбление?
Вышеупомянутый тем временем величаво дрейфовал к берегу. Я опустила руку, присела на корточки и со второй попытки подцепила голову за краешек левого рога. Подтянула поближе, ухватилась за правый и приготовилась к заключительному рывку, но тут вода взбурлила и утопленник почти целиком – за вычетом башки – исчез в зубастой пасти, плавно перетекающей в черное скользкое туловище. Маленькие, красные, глубоко посаженные глазки буравили меня далеко не ласковым взглядом.
Как оказалось, от неожиданности люди не только цепенеют, но и наглеют. Тем более что пасть у чудовища была занята, а лап или щупальцев не наблюдалось вовсе.
– Пшла вон, гадина! – злобно рыкнула я, упираясь каблуками в песок.
Чудовище возмущенно засопело и покрепче стиснуло челюсти, перекусив тонкую шею добычи. После чего, довольное, исчезло под водой, а я в обнимку с головой кубарем покатилась по земле. Плеснувший хвост мстительно окатил меня водой, на макушку шлепнулась и живописно обвисла прядь черных спутанных водорослей.
– Что это было?! – ошеломленно выдохнула я, глядя на расходящиеся круги.
Селяне, как ни странно, и не думали предаваться панике. При виде твари они всего лишь отступили на несколько шагов от воды, чтобы не искупаться вместе со мной, и теперь корчились от смеха, разглядывая промокшую насквозь ведьму и ее боевой трофей.
– Да так, водится в этой заводи чевой-то, – философски заметил староста. Подумал и добавил: – Не шибко злобное, только нервное чуток и ведьмовства не любит. Нарочно небось слопало, чтобы вам не досталось. Так-то оно падаль не жрет, да и вообще больше птицу промышляет…
Я задохнулась от возмущения:
– Что, предупредить трудно было?!
– А чего там предупреждать? – запоздало расхрабрился белобрысый мужик в кольчуге. – Днем-то оно в омуте у берега сидит, никого не трогает, однако ж лодок не любит, а вплавь – раздеваться неохота, пиявок тут тьма-тьмущая. А козел знатный был, здоровущий, бросать жалко. Глядишь, на что-нить и сгодился бы…
– Сгодился, говоришь? – Кое-как поднявшись, я раздраженно сунула ему в охапку черную рогатую башку. – Так забирай себе на запасную! Ничем не хуже будет!
Развернувшись, я зло рванула за повод ехидно скалящуюся кобылу и поволокла ее к зарослям ивняка. Вслед полетели сдавленные смешки.
– Не уехала она, – таинственно сообщил Гдынь, без спроса цапая за ручку вторую кружку, обильно обтекающую пеной. – В кусты пошла платье отжимать, а кобыла, гадость такая, как встала поперек дороги – ни пройти, ни проехать!
– Это которая дорога – к Пади или на Крюковичи? – наивно уточнил корчмарь, не забывая, впрочем, щелкнуть костяшками счетов.
– К кустам! – Гдынь зачерпнул из миски горсть подсоленных сухариков и начал по одному кидать в рот, как семечки. Бдительный корчмарь щелкнул еще раз. – Сказывают, у всякой ведьмы сзади хвостик ма-а- ахонь-кий имеется, вот бы поглядеть!
– Токо кобыла его самого за зад цапнула, – хохотнув, добавил староста, припадая к своей кружке. Корчмарь только вздохнул – старосту в селе уважали и побаивались. Впрочем, тот не злоупотреблял своим положением и, хоть заходил ежедневно, на вторую кружку никогда не покушался. – Не укусила, а так, придержала чуток. Кабы сам с воплем не рванулся, может, и уцелели бы штаны-то…
– А потом вышла – мы так и сели! – продолжал слегка смущенный Гдынь, стараясь держаться спиной к стойке. – Платье сухое, будто час на солнце провисело, волосы длиннющие дыбом, сама мрачная, как теща в три часа ночи, что со сковородником чугунным зятя любимого на пороге поджидает. «Где тут, – спрашивает, – постоялый двор у вас?» Ну мы ей на «Драконью берлогу» и кивнули. Еще и про твою корчму словечко замолвили… хоть и не следовало, – насупившись, добавил бывший сотник, по неумолимому щелчку отдергивая руку от третьей кружки.
Корчмарь флегматично двинул костяшку обратно. В «Рыбаке и Пивке» дела неплохо шли и без ведьмы. Правда, удушливая колосеньская [3] жара несколько умерила аппетит завсегдатаев, зато подстегнула жажду. А чтобы драгоценная влага не испарялась из кружек еще по пути к столам, две недели назад корчмарь находчиво перенес свое заведение вниз, в просторный подвал. И хотя там здорово пахло огуречным рассолом, зато царила вожделенная прохлада, а пиво можно было разливать прямо из огромной бочки, в которой оно выдерживалось с весны. Так что благодарные клиенты пили и сразу занюхивали, прекрасно обходясь без закуси.
По крутым ступеням уверенно зачастили дриадские сапоги. Местные модницы нарочно ставили на них гулкие стальные подковки, но хозяйка этой пары предпочитала не привлекать к себе излишнего внимания. Она и так от его отсутствия не страдала.
– Легка на помине, – вполголоса констатировал прежде молчавший детина в красной рубахе, утыкаясь в свою кружку.
– Тоже мне ведьма! – разочарованно хмыкнул корчмарь, разглядывая хрупкую женскую фигурку, вдоль стенки проскользнувшую к дальнему столику. Гдынь, воспользовавшись моментом, ухватил еще парочку сухариков и торопливо сунул за щеку. – Снимает сглаз, вешает на уши! Ладно, пойду обслужу.
Корчмарь, к величайшему неудовольствию Гдыня, смахнул на поднос все наполненные кружки, в центре водрузил сухари и неторопливо пошел к новой клиентке, по пути обнося старых.
Ну почему у меня не может быть отпуска, как у всех нормальных людей и нелюдей?! Конечно, никто не заставляет меня трудиться от темна и до темна, но стоит мне взбунтоваться и, облюбовав какое-нибудь симпатичное местечко, с воодушевлением приступить к отдыху, как начинается: «Ой, госпожа ведьма, раз уж вы в наши края завернули, не посидите ли ночку во-он в том буераке? Ей-ей, до того там воздух целебный – лучше, чем на Окменских Грязях оздоровитесь, заодно и упырей тамошних по крапиве погоняете, а то уже трех человек вусмерть загрызли, безобразники!»
