Сатанинские стихи

сообщила Сватилекха Джорджу. — Только посмотрите на себя, мистер.

Но Бхупен оставался серьёзен.

— Я всегда рассматривал Джабраила как положительную силу, — заметил он. — Актёр из низов, играющий роли из всевозможных религий и хорошо принимаемый при этом. Если он выпал из фавора, это дурной знак.

Двумя днями позже Салахуддин Чамчавала прочитал в воскресных газетах, что в Бомбей прибыла международная команда альпинистов, собирающаяся покорить Хидден-пик ^{1449}; и когда он увидел в списках команды знаменитую «Королеву Эвереста», мисс Аллилуйю Конус, в него вселилось странное ощущение: чувство того, что тени из его воображения вышли в реальный мир, что судьба приобретала неторопливую, фатальную логику грёз. «Теперь я знаю, что такое призраки^{1450}, — подумал он. — Незавершённые дела, вот что это такое».

*

Следующие два дня присутствие Алли в Бомбее занимало его всё больше и больше. Его сознание настаивало на установлении странных связей — например, между несомненным выздоровлением её ног и разрывом с Джабраилом: как будто это он повредил ей своей ревнивой любовью. Его рациональный ум знал, что в действительности её проблемы с низкими сводами начались до отношений с Джабраилом, но он погрузился в состояние странного наваждения и казался непроницаем для логике. Что она делала здесь на самом деле? Зачем она на самом деле явилась? Какой-то ужасный рок оставил здесь свой след, решил он.

Зини (её хирургическая практика, лекции в университете и работа по организации человеческой цепи совершенно не оставляли теперь времени для Салахуддина и его капризов) ошибочно рассматривала его самоуглублённое молчание как проявление сомнений — о возвращении в Бомбей, об участии в политической деятельности того типа, к которому он всегда относился с пренебрежением, о ней. Чтобы скрыть свои опасения, она беседовала с ним в лекционной манере.

— Если ты всерьёз вознамерился стряхнуть свою отчуждённость, Салат-баба, не погружайся потом вместо этого в какую-то беспочвенную неопределённость. Хорошо? Все мы здесь. Мы прямо перед тобой. Ты должен действительно попробовать и заставить себя по-взрослому познакомиться с этим местом, с этим временем. Попытайся и обойми этот город как он есть, не как какое-нибудь там детское воспоминание, делающее вас обоих ностальгирующими и больными. Притяни его ближе. Это место на самом деле существует. Сделай его ошибки своими собственными. Стань его сутью; проникнись им.

Он рассеянно кивал; и она, думая, что он собирается снова её покинуть, бушевала в гневе, оставляющем его крайне озадаченным.

Должен ли он позвонить Алли? Сказал ли ей Джабраил о голосах?

Должен ли он попытаться увидеться с Джабраилом?

Что-то должно случиться, пел внутренний голос. Оно собирается произойти, и ты не знаешь, что это будет, и ты, чёрт возьми, ничего не можешь с этим поделать. О да: это будет что-то плохое.

*

Это случилось в день демонстрации, которая, несмотря ни на что, снискала прекрасный, заслуженный успех. Несколько незначительных перепалок произошло в районе Мазагуна, но мероприятие, в общем и целом, прошло нормально. Наблюдатели от ИКП(М) сообщали о непрерывности цепи мужчин и женщин, связывающей город руками от края до края, и Салахуддин, стоящий между Зини и Бхупеном на Мухаммед- Али-роуд^{1451}, не мог отрицать могущества этого образа. На лицах многих участников цепи блестели слёзы. Команда соединяться была дана организаторами (Сватилекха возвышалась над ними, стоя в задней части джипа, с мегафоном в руке) в восемь ровно; часом позже, когда городское движение в час пик достигло своего ревущего апогея, толпа начала рассеиваться. Однако, несмотря на тысячи задействованных в событии, несмотря на его мирный характер и позитивное послание, в теленовостях Дурдаршана о формировании человеческой цепи не было сказано ни слова. «Индийское радио»^{1452} умолчало о нём тоже. Большинство (поддерживаемых правительством) «языковых изданий»^{1453} также не разместило никаких сообщений… Единственная ежедневная англоязычная и единственная воскресная газета донесли историю до публики; только и всего. Зини, вспоминая организацию цепи в Керале, пророчила эту оглушительную тишину, когда они с Салахуддином возвращались домой.

— Это коммунистическое шоу, — объяснила она. — То есть, официально, и вовсе не-событие.

Что захватило заголовки вечерней газеты?

Что кричало на читателей двухдюймовыми буквами, тогда как о человеческой цепи не позволялось говорить громче, чем малотиражным шепотком?

КОРОЛЕВА ЭВЕРЕСТА И КИНОМАГНАТ ПОГИБЛИ

ДВОЙНАЯ ТРАГЕДИЯ В МАЛАБАР-ХИЛЛЕ — ДЖАБРАИЛ ФАРИШТА ИСЧЕЗАЕТ

ПРОКЛЯТИЕ «ЭВЕРЕСТ ВИЛАС» НАНОСИТ НОВЫЙ УДАР

Тело почтенного кинопродюсера, С. С. Сисодии, было обнаружено внутренним персоналом посреди ковра в гостиной квартиры знаменитого актёра, мистера Джабраила Фаришты, с пробитым сердцем. Мисс Аллилуйя Конус (что, как предполагалось, было «связанным инцидентом») разбилась насмерть, упав с крыши небоскрёба, с которого пару лет назад миссис Рекха Мерчант сбросила своих детей и прыгнула на бетон сама.

Утренние газеты испытывали ещё меньше сомнений в последней роли Фаришты. ФАРИШТА, ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ, СКРЫЛСЯ.

— Я возвращаюсь на Скандал-Пойнт, — сообщил Салахуддин Зини, которая, не понимая этой замкнутости во внутренних палатах духа, вспыхнула:

— Мистер, поработайте лучше над своим разумом.

Уезжая, он не знал, как успокоить её; как объяснять своё гнетущее чувство вины, ответственности: как сообщить ей, что эти убийства есть тёмные цветы семян, посеянных им прежде?

— Мне просто нужно подумать, — произнёс он неуверенно, подтверждая её подозрения. — Всего день или два.

— Салат-баба, — ответила она резко, — я должна предоставить это тебе, мужчине. За тобой — выбор времени: по-настоящему большой.

*

Ночью после участия в создании цепи Салахуддин Чамчавала разглядывал из окна своей детской спальни ночную панораму Аравийского моря, когда Кастурба настойчиво постучала в дверь.

— Здесь человек, хочет видеть вас, — сказала — почти прошипела — она, явно напуганная.

Салахуддин не заметил никого, проникающего через ворота.

— Со служебного входа, — ответила Кастурба на его вопрос. — И послушайте, баба, это тот самый Джабраил. Джабраил Фаришта, о котором газеты говорят…

Её голос сорвался, и она принялась беспокойно грызть ногти на левой руке.

— Где он?

— Что поделаешь, я испугалась, — воскликнула Кастурба. — Я сказала ему, в студии Вашего отца, он ждёт вас там. Но, может быть, вам лучше не ходить. Мне позвонить в полицию? Бапу ре[210], ну и дела.

Нет. Не звоните. Я пойду узнать, чего он хочет.

Джабраил сидел на кровати Чингиза со старой лампой в руках. Он был одет в грязную белую курта-пайджаму и, казалось, давно не спал. Взгляд его был несфокусированным, погасшим, мёртвым.

— Мистер Вилкин, — проговорил он устало, махнув лампой в сторону кресла. — Чувствуйте себя как дома.

— Ты выглядишь ужасно, — рискнул Салахуддин, чем вызвал у собеседника далёкую, циничную, незнакомую улыбку.

— Сядь и заткнись, Вилкин, — произнёс Джабраил Фаришта. — Я должен поведать тебе свою