Ярость

осквернит его дыхания. Нет, он проснется на рабочей скамье с инструментом в руках. Совсем новые куклы будут следить за ним проказливыми, поблескивающими глазами. Внутри Соланки зрел новый мир, и благодарить за дыхание жизни, за явленное ему божественное откровение следовало Милу.

Радость и облегчение прокатились по нему длинной волной неудержимой дрожи. Подобной тем содроганиям, которыми окончился последний визит Милы, когда подушка была убрана с его колен. Втайне он ждал этого завершения, как наркоман, которым, по сути, стал. Вдохновение приглушило нараставшую в нем тревогу. Он стал опасаться Милы, ему мерещилось, что все и вся вокруг может быть разрушено ее эгоизмом, ее непомерными амбициями, через призму которых она видит в других людях, включая его самого, лишь ступени на пути к звездам. Так ли уж нуждаются в ней эти талантливые мальчики? — задался Соланка вопросом. (Следующий вопрос напрашивался сам собою: а я?) И тут его мысленному взгляду явилось новое воплощение живой куклы: Мила — Цирцея, у ног которой копошатся, похрюкивая, обращенные волшебницей в свиней цари и герои. Усилием воли Соланка прогнал страшное видение. Впрочем, периодически перед его глазами вставала еще одна ужасная картина: фурия — Тисифона, Алекто или Мегера — принимает зримый облик, облик Милы, и нисходит на землю. Как бы то ни было, Мила сделала свое дело. Придала ему вдохновение, вернула к работе.

На обложке переплетенного в кожу блокнота он вывел слова: «Удивительные приключения Кукольных Королей профессора Кроноса», затем приписал: «или Восстание оживших кукол», а еще ниже добавил: «или Жизнь Кукольных Цезарей». Потом перечеркнул все написанное, оставив лишь два слова — «Кукольные Короли», открыл блокнот и стал очень быстро записывать в него историю сумасшедшего гения, своего антигероя:

Акаж Кронос, самый великий и самый злой во всем Рейке кибернетик, создал Кукольных Королей в ответ на кризис, поразивший цивилизацию Рейка. Однако неистребимая тайная порочность не позволила ему подумать об общем благе, и Кукольные Короли оказались не способны заботиться о чьем- либо спасении или благополучии, кроме его собственного.

На следующий день Соланке позвонил Джек Райнхарт, явно взвинченный:

— Малик, ты как? Все изображаешь отшельника в ледяной пещере? Изгоя из реалити-шоу «Большой Брат»? Или новости из внешнего мира достигают тебя время от времени? Ты вот, к примеру, слышал историю про буддийского монаха в баре? Он подошел к изображению Тома Круза с шейкером в руках и попросил смешать ему «один из всего, что есть». Так я чего звоню: тебе знакома цыпочка по фамилии Лир? Она утверждает, что была за тобой замужем. По мне, никто в мире не заслуживает такой милой женушки. Ей лет сто десять, не меньше, и яду в ней больше, чем в самой гадючной гадюке. Да, кстати о женах: я развелся. Как у меня это получилось? Элементарно! Я просто отдал ей все.

На самом деле все, уточнил он. Коттедж в Спрингсе, знаменитый винный погреб, несколько сотен тысяч долларов.

— И что, ты в порядке? — только и смог спросить потрясенный Соланка.

— О да! Да-да-да! — зачастил Райнхарт. — Видел бы ты Бронни. У нее просто челюсть отвисла. Клянусь, до самого пола! Ухватилась за предложение с такой поспешностью, что, боюсь, надорвала пупок. Ты можешь поверить, что она навсегда ушла из моей жизни? Она больше не отрезанный ломоть, но подгоревшая гренка. Старик, это все Нила. Не знаю, как объяснить, но она как-то меня размягчила. И я опять в полном порядке. — Тут Райнхарт заговорил по-мальчишески дурашливым, заговорщицким тоном: — Ты когда-нибудь видел человека, способного останавливать уличное движение? Я имею в виду, взять и конкретно заглушить двигатели машин одним своим присутствием? Она это может! Она просто выходит из такси, и пять легковушек и пара пожарных машин с диким скрежетом замирают на месте. А еще она заставляет людей натыкаться на фонарные столбы. В жизни не думал, что такое может быть, не считая, конечно, балаганных немых комедий Мака Сеннета. И вот наблюдал такое каждый день. Иногда специально просил ее в ресторане выйти в дамскую комнату и вернуться, а сам смотрел, как мужчины за соседними столиками выворачивают шеи. Малик, бедный мой целомудренный друг, можешь ли ты себе представить, каково это, быть с ней? Я хочу сказать, быть с ней каждую ночь?

— Ты никогда не умел прилично выражаться, — поморщился Соланка и сменил тему: — Так что ты там говорил о Саре? Вот и верь после этого, что мертвые не воскресают! Признавайся, на каком кладбище ты ее откопал?

— В Саутгемптоне, — нервно хихикнул Райнхарт.

Его бывшая жена, узнал Соланка, будучи уже за пятьдесят, вышла замуж за одного из богатейших людей Америки, магната, сколотившего состояние на откорме скота, Лестера Скофилда Третьего, которому недавно исполнилось девяносто два года. На днях — сейчас ей пятьдесят семь — она затеяла с ним бракоразводный процесс и обвиняет Скофилда в том, что он изменял ей с Ундиной, двадцатитрехлетней супермоделью родом из Бразилии.

— Скофилд сделал свои миллиарды на том, что придумал скармливать коровам жмых, который остается после получения виноградного сока. Первоклассный коровий ужин! — пояснил Райнхарт и продолжал рассказ в ненатуральной манере дядюшки Римуса: — Ну а ти-и-перь твоя бы-ы-фшая делает с ним то же са-а-мое. Вы-ы-жимает из ни-и-го последние соки. Вот так, да. И о-о- чень здорово у ней это получается, она ж сама магу-у-чая, хорошо откормленная телочка.

Создавалось впечатление, что по всему Восточному побережью молодежь так и норовит залезть на колени к старикам, предлагая себя умирающим, как отравленный кубок, и стараясь тем или иным способом их разорить. Каждый день об эти юные скалы разбиваются всё новые браки и состояния.

— Миз Са-ара дала интервью, — с напускной жизнерадостностью известил Соланку Райнхарт. — Сообщила, что, высоко ценя любовь мужа, собирается разрубить его на три куска, зарыть в трех его главных имениях и проводить в каждом по трети года. Твое счастье, ми-и-лый мой мальчик, что ты отделался от старушки Са-а-ры, когда был бе-е-ден. Какая там невеста Вальденштейн, какая миз Патриция Даф, куда им до победительниц Бракоразводной Олимпиады! Золото достанется этой ле-е-ди, я в этом даже не сомнева- а-юсь! Еще бы: прикинь, профе-е-ссор, она читала Шекспира!

Ходили упорные слухи, что вся история на самом деле цинично спланированный обман, что Сара Лир-Скофилд сама подложила под мужа бразильскую лебедь, но не нашлось никаких фактических доказательств ее коварства.

Но что случилось с Райнхартом? Если он сам не свой от радости из-за совершившегося развода и амурных дел с Нилой, как пытается убедить, почему с такой судорожной поспешностью переходит от пошловатых шуток ниже пояса — абсолютно не в его стиле — к грубоватым комментариям некрасивой истории с Сарой Лир?

— Джек, — обратился Соланка к другу, — с тобой действительно все хорошо? Потому что если…

— Все в порядке, — перебил Джек натянутым, ломким голосом. — Эй, Малик! Это я, твой братец Джек, терновый куст — мой дом родной!

Через час после разговора с Райнхартом позвонила Нила Махендра:

— Помните меня? Мы вместе смотрели футбол. Когда голландцы разгромили сербов.

— В футбольных кругах их все еще называют югославами, — поправил Соланка. — Из-за Черногории. Ну а вас я, конечно же, помню. Вас не так-то легко забыть.

Она пропустила мимо ушей комплимент. Подобная лесть была для нее чем-то само собой разумеющимся, минимумом того, что ей причиталось по праву.

— Мы могли бы встретиться? По поводу Джека. Мне нужно с кем-то поговорить. Это важно. — Естественно, говоря «встретиться», она подразумевала «немедленно». Стоило ей поманить, и мужчины неслись к ней сломя голову, забыв все свои прежние планы, в чем бы те ни состояли. — Я сейчас недалеко от вашего дома, с другой стороны парка, — сообщила она. — Не могли бы мы встретиться У музея «Метрополитен», у входа, скажем через полчаса?

Соланка, уже обеспокоенный состоянием друга, после этого звонка встревожился еще больше и к тому же — что тут отрицать — не мог ответить отказом прекрасной Ниле, а потому встал и пошел на зов, несмотря на приближение самого драгоценного времени суток — часов Милы. Он накинул легкий плащ —