последние призы и теперь беззубо, подслеповато берущих каждый прожитый день, как очередной барьер; дремлют себе, сонно покачиваясь и переминаясь с одной распухшей в суставах ноги на другую, ни на что уже не претендуют, ничего не ждут и видят в снах восторженный плеск давних аплодисментов да сверкающий азарт триумфальной скачки, приведшей почему-то не к кусочку сахара из рук обожаемого небесного жокея, а сюда, в тишину и пыльную немощь.
Мерно чавкали в углу напольные часы, пережевывая жизнь.
Наиль негромко спросил:
– О чем задумались, товарищ академик?
Алдошин очнулся.
– О делах наших скорбных, господин олигарх.
– А что о делах? Есть что-то еще?
Академик помедлил.
– Да как сказать, Наиль Файзуллаевич… Строго говоря – нет. Но…
– Что – но?
– Даже не знаю, как начать. Помните, я рассказывал о Журанкове?
– Погодите… Он нам работал математическую модель челнока в полете?
– Ну, примерно так.
– Я что-то перепутал? – по-детски обиделся Наиль.
– Ну, частности, частности… Не челнока, а плазменного облака, которое должно создаваться вокруг челнока… Да частности это, я не о том! Сам он уже много лет занимается совершенно иными материями. И вот недавно разродился наконец. Он утверждает… Как бы это выразиться помягче, чтобы вы не сразу вызвали санитаров…
– Ну не тяните!
– В общем, он нам нуль-транспортировку изобрел.
Некоторое время олигарх, свесив пухлый жизнелюбивый подбородок, молчал, с недоверием глядя на академика искоса – как индюк на неаппетитный корм.
Потом брезгливо произнес:
– Что-о?
– Ну, я предупреждал, – безнадежно ответил Алдошин.
Наиль почувствовал, как у него что-то задрожало внутри. Мысли побежали, как спугнутые тараканы.
– Погодите… Нуль-тран… Это из фантастики ведь. Только что был тут – и вот уже хрен знает где. Да?
– Да. Именно. Хрен знает где.
Наиль провел по щекам ладонью.
– Год назад, сколько я помню, вы Журанкова характеризовали как очень талантливого и очень ответственного человека.
– Это я готов повторить.
– А у него, простите, башню не сорвало? От жизни многотрудной?
– Не похоже.
– Тогда я не понимаю… Разве он не показывал вам какие-то расчеты, обоснования…
– Нет. Разбираться всерьез мне, увы, не по уму. Нужно привлекать независимых экспертов. Причем у нас таких либо и не было никогда, либо все поразъехались. Я честно скажу, ни одного имени не припомнил, с кем можно было бы неофициально, по-дружески посоветоваться. Не знаю. Не с кем.
Получается что же? – подумал Наиль. Не зря мне нынче припомнилось детство и сладкое чувство засасывания в небо? Будто хоботом тянуло туда… Кто-то, может, назвал бы это: Всевышний позвал. Но я, думал он, держал за руку отца и видел грохочущий храм, где могучие добрые боги куют на благо людей вертолеты, и молиться готов был именно на этих богов. Благоговение… Да, другого слова не выбрать. Когда, подумал он, я сделал первый свой миллион, не было ничего даже отдаленно похожего на тот восторг. Просто как нажрался от пуза, и все.
– Экспертов, значит. Независимых… Слушайте, Борис Ильич. А вам космическая стезя глаза не застит? Вы хоть отдаете себе отчет, что нуль-тр-тр – это не только марсианский саксаул? Не только тау Кита всякая? Это и Кремль, и Белый дом, и бункера стратегического командования, и ракеты в шахтах, и подлодки в океанах, и…
– Не утруждайтесь, Наиль Файзуллаевич. Ряд может оказаться очень длинным. Гохран, например, или Форт-Нокс. Швейцарский банк тоже вот очень показан для здоровья…
– Вы еще шутите!
– А что остается? Я ученый. Я в фантастику не верю.
– А Журанков ваш – не ученый?
– Тоже ученый.
Стало тихо.
– Надо побеседовать втроем об… этом самом… Об этой тран… тран… нуль… Господи, не выговорить!
– В фантастике это для краткости, смолоду помню, называют попросту “нуль-Т”.
– А мы будем называть “операцией „Ы“”! – перегибаясь через стол, в сердцах заорал олигарх. – Чтобы никто не догадался!
Он взял себя в руки. Выпрямился, несколько раз глубоко и медленно вздохнул.
– Извините, – сказал он. – Терпеть не могу повышать голос. Это от удивления. Больше не повторится. Давайте-ка через пару дней… да, в четверг… встретимся опять же попозже вечерком интимненько с вашим гением и все обмозгуем спокойно и неторопливо. Хорошо?
2
– Проходите, Константин Михайлович. Присаживайтесь. Где вам будет удобнее?
– Где сидеть… – Журанков смущенно улыбнулся. – Где посадите.
– Вот познакомьтесь наконец, – тоже улыбнулся Алдошин. – Это и есть наш кормилец и поилец. Вы ведь еще не были представлены?
– Не довелось, – Наиль вышел из-за своего необъятного стола, обогнул его по длинной пологой дуге и ровно посреди кабинета приветствовал Журанкова крепким рукопожатием. – Но давно хотел. Рад. Рад встрече. Рад сотрудничеству. Наиль Файзуллаевич.
– Константин Михайлович, – ответил Журанков.
Академик кашлянул и проговорил:
– Настал момент истины.
– Я догадался, – ответил Журанков. – Плазмоид мой, я так понимаю, в очередной раз никому не понадобился?
Простота этого человека была, конечно, не хуже воровства, но обескураживала. Обезоруживала. Если хочешь с ним наладить хоть какие-то отношения, подумал Наиль, надо быть откровенным, как на исповеди. Потому что сам Журанков ведет себя так, будто вся его жизнь – исповедь. Как он от этакой беззащитности по сию пору не спятил…
А может, именно что спятил?
– Да фактически так, Константин Михайлович, – добродушно согласился он. – Зачем нам совершенствовать телегу, когда можно сразу строить автомобиль? Вы садитесь, садитесь.
Журанков стрельнул глазами по сторонам и сел в то кресло, которое оказалось к нему ближе всего. Тогда и академик уселся у окна, спиной к сумеркам.
– Уверенности у меня нет, – с ходу признался Журанков. – Теория теорией… но… только эксперимент может ее подтвердить. Или опровергнуть.
Хорошее начало, саркастически подумал Наиль и проговорил:
