домой.
— И о чем ты бредишь? — скучающе спрашивает медсестра.
Лицо Стилы темнеет. Она заметно взволнована и испугана.
— Я… я помню… — бормочет она.
— И о чем эти ложные воспоминания? — сестра даже не поднимает глаз от пленки, в которой что-то пишет.
— Звезды, — шепчет Стила. Я крепче сжимаю ее руку. — Когда Старейшина сказал…
Она затихает, не договорив.
— Но…
Я внимательно слежу за Стилой. То, что она пытается сказать, настолько важно для нее, что она даже дрожит. Медсестра зевает.
— Но я помню, что это уже было раньше. Когда я ждала дочку…
— Не было такого, — обрывает ее сестра. — Многим из стариков тоже это чудится. Они просто начинают путать прошлое с настоящим.
— Ты мне будешь говорить, что я помню, а что нет! — ощетинивается Стила.
— Классический случай старческого бреда, — как ни в чем не бывало констатирует медсестра. — Пойдем со мной.
Выйдя из-за стойки, она тянется к руке Стилы. Та крепче хватается за меня, не желая двигаться с места.
— Куда вы хотите ее забрать? — спрашиваю я.
— На четвертый этаж.
Мысли скачут. Нужно сменить Харли — он всю ночь дежурил; нужно серьезнее заняться поиском убийцы. Но руки Стилы так беспомощно дрожат. Я обещала себе, что не дам ей утонуть. У меня есть еще немножко времени, чтобы чуть подольше побыть для нее спасательным кругом. Да к тому же… мне отчаянно хочется узнать, что там, за этими запертыми дверьми.
— Я ее сама отведу, — предлагаю я. Стила с облегчением повисает у меня на руке.
— Это не по правилам…
— Мне не сложно.
— Я спрошу Дока, — рука тянется к телефону в ухе.
— Не надо, не тратьте время. Я там уже бывала. Мы не потеряемся.
Медсестра с неохотой кивает. Пока мы идем к лифту, ее глаза-бусинки буравят нам спины. Она явно ожидает, что мы бросимся наутек, но я просто нажимаю кнопку вызова и как ни в чем не бывало жду лифта.
— Можем сбежать, — тихо предлагаю я Стиле. — Я знаю тут несколько задних дверей — могу вывести вас так, что никто не заметит. — Даже не знаю, зачем я это говорю. Если ей нужна медицинская помощь, нужно показать ее доктору. Просто меня убивает то, что весь ее запал куда-то подевался, превратился в страх.
Стила качает головой.
— Я помню, как стояла в Большом зале, беременная, и глядела на звезды. Я вижу все это ясно как день. Но ведь этого не могло быть, так? Сестра сказала, у многих из нас начинается бред. Может, это и вправду от возраста. Наверное, надо бы показаться Доку.
Лифт открывает двери. Я не отпускаю руку Стилы до тех пор, пока она благополучно не оказывается в кабине рядом со мной. Прежде чем нажать кнопку четвертого этажа, палец задумчиво висит над кнопкой третьего. Лифт начинает подниматься, и внутри у меня все сжимается. Мы обе молчим.
Минуту нас потряхивает, потом лифт замирает. На табло горит четвертый этаж.
— Не бросай меня, — шепот Стилы заглушает шорох открывающихся дверей.
62
Старший
— В каком смысле Чумы не было? — спрашиваю я. Мысли в голове путаются. Чума — это то немногое, что знают о корабле все: и фермеры, и корабельщики. Каждый ребенок первым делом запоминает, что всем нам нужно работать дружно и старательно, иначе вернется Чума. Это знание настолько вплелось в нашу жизнь, что мы обклеиваемся пластырями при любом намеке на плохое самочувствие и докладываем Доку о каждом чихе.
— В таком. Конечно, болезни были — и порой довольно серьезные — но повальной Чумы не было.
— Но все те люди… мы же до сих пор еще не оправились от потерь. Мы даже до изначальной численности не дотягиваем, а ведь Чума была очень давно. — В памяти всплывает картинка пустых трейлеров в Городе. На корабле по-прежнему больше места, чем мы сегодня занимаем, даже при том, что никто из ныне живущих Чумы уже не застал. — Ты же сам мне это рассказывал. Что Чума забрала три четверти населения корабля, — в голосе моем звучит неприкрытое обвинение. Хотя на самом деле с чего мне удивляться? Звезды-лампочки в соседнем зале должны были меня подготовить.
— Много людей умерло. Но не от Чумы.
— Что это значит? — мы поменялись ролями. Старейшина спокоен; а вот я теперь на грани паники. Какая еще часть моей жизни окажется ложью?
— Идем со мной, — вздыхает Старейшина, всем своим видом показывая, что ему вообще не хочется ничего мне рассказывать, но я, не давая ему времени передумать, вскакиваю на ноги и выхожу вслед за ним из учебного центра, пересекаю Большой зал и спускаюсь на уровень корабельщиков. Неровный стук ботинок Старейшины по плиточному полу делает его хромоту еще заметнее. Он идет, не обращая внимания ни на меня, ни на людей, моментально вытянувшихся по стойке «смирно» при его появлении.
Уровень корабельщиков до странности напоминает криоуровень, где лежат родители Эми. Тут нет жилых помещений. Все корабельщики живут в Городе на уровне фермеров, а сюда поднимаются по гравтрубе. Как и на криоуровне, здесь все железное. Переплетения коридоров ведут в лаборатории и кабинеты; часть из них оснащена биометрическими сканерами, но в некоторых все настолько по-старому, что на дверях сохранились настоящие замки времен Сол-Земли. По большей части я понятия не имею, что скрывается за этими дверьми. Старейшина не потрудился рассказать мне, что конкретно делают и изучают корабельщики и ученые. У меня есть некоторое смутное представление о том, что важность работы определяется расположением на уровне. Наименее важные кабинеты находятся ближе всего к гравтрубе — там занимаются изменением погодных условий и тестированием образцов почвы. Чем дальше по коридору, тем важнее исследование. Я доходил только до середины, туда, где работают над солнечной лампой.
Старейшина ведет меня в самый конец коридора. Я так далеко даже не доходил никогда, не говоря уже о том, чтобы заглядывать в эти двери. Из чертежей корабля я помню, что там энергетический отсек, где проводят исследования по ядерной физике, и он ведет прямо в машинное отделение — там бьется огромное сердце корабля. За ним — навигационная рубка. Старейшина говорил, что туда разрешается входить только самым главным членам команды, тем, кто будет сажать «Годспид» на поверхность новой планеты через сорок девять лет и двести шестьдесят три дня… в смысле, семьдесят четыре года и двести шестьдесят три дня… семьдесят четыре года. Боже… семьдесят четыре…
Старейшина прикладывает большой палец к панели биометрического сканера на двери энергетической лаборатории.
— Доступ разрешен, степень — Старшая, — сообщает приятный голос.
Я медлю. Мне еще никогда не приходилось тут бывать. Но Старейшина решительно направляется к двери в противоположной стене. Она открывается, и до моих ушей доносится низкий рев двигателя корабля.
Наконец я увижу наш двигатель.
В машинном отделении стоит жара, гнетущая жара. Я ослабляю воротник и закатываю рукава, но Старейшина не показывает никаких признаков того, что ему хоть сколько-нибудь некомфортно. Повсюду
