— Не совсем так. Моё личное мнение ничего не решает. Я обязан согласовывать свои действия с требованиями министерства.
— Почему не с армией?
Его собеседник изобразил на лице удивление.
— Кто тебе сказал…
— Никто. Что произошло?
Жинесте почесал затылок.
— Приходил государственный секретарь с одним генералом.
— Ну вот, — проговорил сквозь зубы Поль.
Жинесте развёл руками.
— Армию это вроде не заинтересовало. А вот правительству препарат пришёлся по душе.
— Думаю, оно должно запретить его продажу.
— Посмотрим, — с сомнением произнёс Жинесте. И тут же нахмурил брови: — А что это ты вдруг взбеленился?
Поль сдержался. Не станет же он рассказывать о существовании «мемо–4». Жинесте разболтает всему городу. Тут уж армия зевать не будет.
Он не мог объяснить Жинесте, какие у него основания опасаться того, для каких целей станут в будущем использовать «мемо–2».
— Осторожность не помешает, — ответил Поль. — И мне не нравится, когда изобретение выскальзывает из рук изобретателя.
— Но так зачастую и случается.
— Потому что власти считают себя владельцами любого изобретения и единственными, кто правомочен им пользоваться. Но и то и другое неверно. Однако всё получается по их желанию, потому что слова всегда обладают большей силой, чем идеи.
Жинесте молчал. Широкая складка пересекала его лоб. Трудно было догадаться, заботило ли его будущее или он был недоволен позицией, которую занял Поль. Однако по общей его реакции Поль склонен был заключить, что верно второе.
— Ты–то меня поддержишь? — спросил он, чтобы удостовериться в том, что не ошибся.
— Не стану тебе ничего обещать, — ответил Жинесте, отводя глаза в сторону.
Итак, рассчитывать на Жинесте Полю не приходилось. Зря он отправил заявку на патент на «мемо–2» до того, как испытал «мемо–4». Но чтобы избежать этой ошибки, ему нужно было принять «мемо–4» раньше, чем он его открыл.
— Ладно, — заключил Поль. — Придётся мне самому расхлёбывать.
Он думал, что, хотя «мемо–3», а значит, и прошлое, вне его досягаемости, у него есть «мемо–4» и он сможет узнать о будущем всё, что нужно. Но будет ли от этого польза?
Прежде чем отправиться в мысленное путешествие, Поль должен был уяснить кое–что относительно «мемо–4», необходимое для такого путешествия.
Они только отобедали вдвоём в своей квартире. Поль зажёг спичку для Изабеллы, потом прикурил сам.
— Получается, что «мемо–4» где–то накапливается, бог знает где, может быть, в нейроглии… и ждёт, когда пройдёт нужный срок.
— Срок, который ты сам наметил, когда принимал вещество.
— Вот именно. Это предполагает связь между задерживающим эффектом продукта и осознанием протёкшего времени.
— Это хоть и выглядит необычно, — сказала Изабелла, — но всё же не так, как память о будущем.
— И я так думаю. На самом деле я получаю меморные сигналы, допустим, из тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, а у меня создаётся впечатление, что я сам нахожусь в том времени. Значит, при метаболизме «мемо–4» во времени должен наблюдаться не только контролируемый задерживающий эффект, но и возвращающий.
— Но продукты разложения обнаруживаются сразу после ввода вещества в организм. Это не подтверждает наличия задерживающего эффекта. Иначе их находили бы через неопределённое время — у Миноса через час, у тебя через пятнадцать лет…
— Мы с тобой сделали ошибку, и вот какую: то, что мы находили, — это не продукты разложения «мемо–4» в организме, а продукты распада соединения, метаболизм которого протекает ретроактивно, само же это соединение «мемо–4» индуцирует — будет индуцировать — в центральной нервной системе при своём выделении через определённое время. Это соединение, если я сумею его выделить, как раз и займёт место между «мемо–2» и «мемо–4», может, вместе с другим…
— Ретроактивный метаболизм? — переспросила Изабелла.
— Точнее сказать, отрицательный во времени, — пояснил Поль, продолжая думать о веществе, которое он синтезировал по указке призрака.
— То есть вещество, которое разлагается ещё до образования? Слушай, а ты уверен, что поправился?
— А каким образом ты тогда объяснишь воспоминания, приходящие из будущего? Каждый процесс в сознании строится на физиохимической основе. Если сам процесс противоречит всему наблюдаемому, значит, его основа не подпадает под известные категории. Или тогда приходится признать сверхъестественное.
Произнося эти слова, он думал о том, как общался с призраком. Но что–то подсказывало ему — впрочем, и сам призрак первым это подтвердил, — что подобное явление не объясняется обычными для мистицизма схемами и вовсе не служит доказательством существования потустороннего. Кроме того, особенно если учесть, к чему привели его поступки, Поль больше не мог верить в своё сумасшествие. Призрак, стало быть, действительно существует и своими действиями влияет на настоящее.
Поль смутно чувствовал, что, если он только не прожил последние несколько лет во сне со своей, присущей сну, логикой, с ним приключились события, ему не подвластные.
— Сверхъестественные… — повторила Изабелла. — По мне, так если вещества распадаются в организме до того, как их ввели, это как раз и попахивает сверхъестественным.
— Тут большая разница, — возразил Поль. — Как между настоящим волшебником и ненастоящим.
— И какой же из них имеет дело со сверхъестественным?
— Конечно, настоящий.
— Но волшебников не бывает.
— Вот именно.
— А что же тогда ненастоящий?
— Он создаёт иллюзию сверхъестественного.
— Как твой ненормальный метаболизм?
— Вроде того. Я смотрю, тебе не по душе ненормальные?
Изабелла улыбнулась. Они обнялись.
Поль лежит, вытянувшись, на койке. Из коридора доносится шум. Какие–то люди, переговариваясь шёпотом, переходят из комнаты в комнату. Поль усаживается на своём ложе.
Появляется человек со шприцем в руке.
— Не стоит беспокоиться, — говорит Поль и показывает таблетку.
Человек с удивлением глядит на Поля. И тут на его лице проступает презрение, смешанное с ненавистью. Он оборачивается и говорит приглушённо:
— Надо же! Эрмелен собственной персоной.
Входят двое других.
— А, решил побывать в шкуре своих рабов? — спрашивает один из них.
— Полицейские запихали меня сюда насильно.
Те трое так и прыснули со смеху.
