— Нет, мне тоже нравится, — уверяет Поль.
И сжимает её в объятиях.
Поль с Изабеллой только что кончили заниматься любовью.
— Сегодня было опасно, — говорит Изабелла.
Поль отвечает не сразу:
— Не знаю, как это получилось. Я всегда так осторожен.
— Я уверена, что забеременею.
Поль молчит. Потом обнимает её:
— Пойдёшь к Дозену сделаешь аборт. Каролине Жинесте он уже помог с этим.
— Нет. Если забеременею, ребёнка оставлю.
И снова тишина обволакивает их.
Без какого–либо перехода Поль очнулся в кровати в новой своей квартире. И здесь Изабелла была рядом с ним. Она щеголяла в каком–то новомодном шуршащем халате. Лицо у неё было весёлое.
— Тебе что–то снилось? — спросила она. — Ты разговаривал во сне.
Поль уставился на неё:
— А что я говорил?
Она прижалась к нему, и тихо произнесла:
— Ты говорил: «Изабелла, я тебя люблю».
И тут же отстранилась.
— Надеюсь, ты не притворялся спящим, чтобы меня одурачить?
— Нет, я правда спал. А куда девался Венсан?
Изабелла с сожалением покачала головой.
— Ты прекрасно знаешь, его Жинесте увезли с собой на воскресенье.
Поль сделал вид, что вспомнил.
— Ах да! Память совсем дырявая!
— Прими «меморил», — засмеялась Изабелла.
— И то правда. А то даже забыл, какое сегодня число.
— Число… Восемнадцатое декабря.
— Шестьдесят первый год?
— Ну хоть год помнишь.
— Провалы памяти, — озабоченно проговорил Поль.
— Какие провалы? — вскинула брови Изабелла.
— Я пошутил.
— Шутник! Всем бы такую память, как у тебя.
Конечно же, это было 18 декабря 1961 года. Поль вернулся назад, в ту же клетку, или, вернее, в предыдущую. Но, сам того не желая, сначала сделал крюк в пятьдесят шестой. Это значит, что теперь у него только один вариант жизни, тот, в котором есть Венсан и Альбер.
— Альбер! — закричал он.
Из передней выскочила огромная чёрная собака и прыгнула на кровать. Лизнула Поля в щёку.
— Мне хочется поскорее увидеть Венсана, — сказал Поль.
Счастливая улыбка озарила её лицо. Поль поднялся.
— Приму–ка я душ. А потом приду и сделаю тебе одну гадость.
— Радость, ты хотел сказать, — крикнула Изабелла вдогонку мужу, уже закрывавшему дверь ванной.
В ванной радостное возбуждение Поля спало. Из этой жизни, в которую он вернулся, Поль знал лишь один эпизод, который произойдёт через два дня, ещё один — через год, а третий — через семь лет. Причём последним особенно гордиться не приходилось.
Но была ещё одна закавыка. Во всех этих эпизодах речь шла лишь о «мемориле». Хотя во время своего самого дальнего путешествия, в шестьдесят восьмой год, он и попал — правда, против воли — во вторую свою жизнь после того, как напряжением мысли покинул первую, Полю никак не удавалось выбраться из этой самой второй жизни, потому что он не успевал воспользоваться своими новыми знаниями и неминуемо оказывался в 1977 году.
Теперь всё изменилось. У него осталась только одна жизнь. А ведь теперь он знал формулы и мог синтезировать и «мемо–3», и «мемо–4». Он сгорал от желания дознаться, могут ли эти соединения появиться в мире, где Венсан имеет право на жизнь. Само собой разумеется, он поступит так, чтобы из–за них не лишиться сына.
Усилия Поля быстро увенчались успехом: как и в то время, когда его действиями руководил призрак Изабеллы, надобности долго размышлять не было. Но в отличие от того, что было тогда, Поль и сам знал, что делать.
В эти дни, занятый утомительной работой, он осознал что в повседневной своей жизни обыкновенный человек купается в счастье, даже если его одолевает масса проблем. По крайней мере, он может твёрдо стоять на ногах.
Поль должен был также признать, что отныне постоянное присутствие сына было для него как бальзам на душу. Венсан уже не представлялся ему ужасным созданием, на которое он взирал с отвращением. Это был ребёнок, его ребёнок, и Поль уже привязался к нему. Период «отцовства вприглядку» кончился. Это стало для него необходимым, так как, выпав из податливого мира 1984 года, он собирался подтвердить сам факт появления на свет своего сына, не меняя направления работ. Но вмешалось бессознательное, насмеявшись над его решением, помутив разум и заставив предпочесть жизнь более сложную.
Впервые Поль оказался в состоянии по своей воле совершить путешествие во времени по той жизни — а с некоторых пор она стала для него единственно возможной, — в которой принимался в расчёт и Венсан.
Эту жизнь он в конце концов создал сам путём последовательных приближений, превозмогая слабое сопротивление судьбы. Или это «мемо» ослабил волю провидения, и потому Поль смог сшить воедино отдельные лоскуты своей жизни?
И породить этот мир…
В то самое мгновение, когда Поль принимал «мемо–4», он со всей ясностью вдруг осознал, что влекла его не любовь к науке, не стремление к знанию. Его толкало любопытство, тревога.
Ему пришла в голову мысль, что республика учёных в конечном итоге стала бы управляться людьми, кое–кто из которых по прошествии стольких–то лет дал бы волю своему властолюбию; и по продажности они ничем бы не отличались от развращённых политиканов, выискивающих любую возможность заполучить грозное оружие.
Можно ли предотвратить подобное положение иначе, чем создав железные перила? Предохранительные перила. Делают же парапеты на мостах и поручни на сходнях. И никто не протестует против парапетов и перил, не жалуется, что они стесняют нашу свободу и не дают свалиться с десятиметровой высоты.
Не таят ли в себе сложные роботы ещё большую потенциальную угрозу, чем эти самые перила? Может, и таят. Но человек человеку угрожает ещё больше.
Тут Полю подумалось, что кто–то уже этот вопрос задавал и предлагал решение. Кто же им был? Сознание покинуло его раньше, чем он смог вспомнить имя этого человека.
Поль приходит в себя в своей старой квартире, квартире пятьдесят шестого года. Он знает, однако, что какой–то своей частью он в семьдесят втором. И тут глубокая подавленность овладевает им. Потому что Поль чувствует в себе признаки разрушения, одиночества и гибели.
Тот Поль из 1968 года, которому на мгновение нанёс визит его бездетный двойник, ни капельки не изменился. Он расценил вторжение как временное раздвоение личности, выныривание на поверхность
