дальней лесной чаще, на горе Татибана…
Но и после Дева в лиловом по-прежнему появлялась, пылая жаждою мести и постоянно меняя облик, так что пришлось собрать монахов со всей провинции и отслужить заупокойную службу, после чего она навеки исчезла, а Ёри благополучно спасся от безвременной смерти.
Уплывший вдаль корабль сокровищ
Из всех живых существ люди, пожалуй, беззаботнее всех; никто не бывает столь беспечным перед лицом грозящей опасности…
В краю Синано, на озере Сува, каждый год зима наводит мост-переправу. Сперва по мосту пробегают лисицы, а следом уже и люди и лошади без труда могут переправиться туда и обратно. Весной лисы бегут назад, затем вскоре лед тает, и переправе наступает конец. И вот некий сорвиголова по прозвищу Каннай Вырви Корень, погонщик из здешних мест, решив, что в обход путь слишком дальний, и не слушая увещеваний, задумал перейти по льду как раз в эту пору. Едва успел он преодолеть полпути, как подули теплые ветры, лед кругом растаял, и Каннай ушел под воду. Весть об этом разнеслась по округу. «Бедняга!» — жалели Канная люди. На том дело и кончилось.
В том же году, в седьмой день седьмого месяца, вечером, когда все отмечали праздник Ткачихи и Волопаса — писали на дубовых листьях стихи, пускали эти листья плыть по воде, — вдалеке на озере внезапно показалась ослепительно сверкавшая лодка, в которой плыло множество каких-то людей. Посредине, на возвышении, восседал Каннай, ничуть не похожий на прежнего, так величественно и важно он держался. Неторопливо сошел он с лодки и направился к прежнему своему хозяину. Пораженные, все бросились расспрашивать его наперебой, он же ответствовал:
— Ныне я пребываю в столице Владыки морей — Дракона, состою в должности дворецкого, мне поручены все закупки, так что золота и серебра у меня сколько угодно! — С этими словами он дал хозяину два кан золотыми монетами. — Рис в тех краях стоит куда дешевле, птицу и рыбу ловят прямо руками и женщины гораздо доступнее. Заглядывают к нам и странствующие комедианты, исполняют модные песенки, вроде «Пойдем, пойдем плясать в Синано, снежном крае…». Ни холода, ни голода там не знают. А Новый год и праздник Бон отмечают, точь-в-точь как здесь. С четырнадцатого дня шестого месяца зажигают праздничные фонари. Вся разница только в том, что никто не приходит взимать долги! В этом году я впервые буду справлять в подводном царстве предстоящий праздник Бон, и потому нарочно ради меня собрали со всей страны красавиц от четырнадцати до двадцати пяти лет, еще незамужних, и готовят потрясающие пляски! Это будет нечто невиданное! Вот я и приехал, дабы сделать все необходимые к празднику покупки!
От спутников Канная исходил явственный запах моря; у иных вместо головы торчал рыбий хвост, у других — раковина. Закупил он всякую всячину и уже собрался уходить, как вдруг молвил:
— Эх, хотел бы я, чтобы вы узнали, до чего искусны в любви тамошние бабенки!
— Разве это возможно? — приступили к нему с вопросом.
— Отчего же! Это все в вашей воле. Испросите отпуск деньков на десять и приезжайте! А потом я отвезу вас обратно, да еще полный корабль серебра насыплю в придачу! — отвечал Каннай.
Тут все наперебой стали проситься с ним ехать, приговаривая: «Я больше всех с ним дружил!», «Нет, это я был ему лучшим другом!». В конце концов после долгих споров и пререканий порешили, что поедут семеро, в том числе и хозяин Канная. Те же, кого не взяли, очень об этом сокрушались, но остальные не обращали на их сетования никакого внимания.
Когда уже садились в ту самую сверкающую красотой лодку, у одного все же хватило ума сказать:
— Я вспомнил, у меня есть чрезвычайно важное дело, из-за которого никак не могу поехать! — И он остался. Прочие же едва успели вымолвить «до свидания!», как вместе с лодкой погрузились в пучину и были таковы. С тех пор более десяти лет миновало, а никаких вестей от них не пришло. Так это дело и позабылось, осталась только песенка: «Чтобы пляски посмотреть…»
Можно представить себе, как горевали несчастные вдовы!
А тот единственный, который не поехал, и посейчас здравствует, а на пропитание зарабатывает тем, что пишет для неграмотных челобитные.
Лист лотоса размером в восемь циновок
Тишина и покой царят в одиноком горном жилище, а когда наступает пора долгих весенних дождей, в нем становится еще печальнее и тише; здесь, в маленькой хижине под названием «Родник среди мхов», где некогда обитал поэт Сайгё[46] и в минувшие времена жили ревностные служители Будды, как-то раз собрались местные жители, проводя досуг за беседой и чаепитием. Тем временем дождь внезапно усилился, да так, что не стало видно даже окрестных гор, и в это самое время из отверстия в старом жернове для размола чайных листьев, что стоял в углу веранды, выползла змейка длиной около семи сун, мгновенно перескочила на ветви цветущего мандаринового дерева, а потом стала взбираться все выше и, наконец, скрывшись в тучах, пропала с глаз долой.
Тут толпой прибежали люди из селения, что лежало у подножья горы.
— Только что из вашего сада взлетел к небу дракон длиной в добрый десяток дзё! — кричали они.
Удивленные, гости вышли из хижины и видят — у дерева эноки, растущего недалеко от ворот, отломана большая нижняя ветка, а под нею, в глубокой впадине, образовался обширный пруд.
— Ну и ну! Видать, большой был этот дракон! — шумели и удивлялись люди, но случившийся тут священник, улыбнувшись, промолвил:
— Вы дивитесь так оттого, что не знаете, как обширен и причудлив наш мир. В провинции Тикудзэн мне довелось видеть репу столь огромную, что ее приходилось вдвоем нести на палке. В краю Идзумо, в реке Мацуэ, водятся караси в один сяку два сун в поперечнике. На горе Нагараяма выкапывали, случалось, батат величиной в девять кэн. На островке Такэгасима растет бамбук, такой толстый, что разрежь ствол на части, и кадки готовы. В Кумано водятся муравьи, до того огромные, что в силах утащить целый ковшик. В Мацумаэ вылавливают морскую капусту длиной в добрых полтора ри! В горах на острове Цусима живет старик, отрастивший бороду длиною в дзё…[47] Кто не видел дальние страны, тот и вообразить себе такого не может! В давние времена преподобный Сакугэн из храма, что в селении Сага, побывав в Китае, рассказывал при самом князе Нобунага обо всем, что довелось ему увидеть и услыхать. «В Индии, на священной горе Рёдзюсан, — говорил он, — есть пруд, где растут лотосы, и листья их имеют два кэн в квадрате и сладко благоухают. В жаркую погоду люди дремлют в прохладе, лежа на этих листьях». Услышав сие, князь рассмеялся, преподобный же Сакугэн вышел в соседний покой и заплакал. Увидев, что он выжимает рукав своей рясы, его спросили: «Вам обидно, что его светлость изволили засмеяться?» — «Нет, — ответил священник. — Я проливаю слезы о том, что князь Нобунага так мало знает о Поднебесной!»
Роковая лазейка
Самурай Огава Ханэмон был наделен столь редкостным умом и прекрасной внешностью, что служил примером для всего света. Он нес почетную должность княжеского вестового, на людях всегда появлялся в сопровождении копьеносца, а сзади вели его верховую лошадь, и не было равных ему среди всей самурайской дружины. Но, увы, нет ничего в нашем мире ненадежней судьбы самурая!
Вчера из провинции Бунго, родных мест Ханэмона, доставили ему послание, он увидел адрес,
