Однако старик, похоже, искренне устремил свои помыслы к спасению и решил никогда не сворачивать со стези благочестия. Что же в том дурного? Короче говоря, такая произошла в нем перемена, что теперь он отличался от себя прежнего, как небо от земли. Все свое состояние в тысячу каммэ он разложил по парным ящичкам и вручил сыну, сам же отошел от дел, избрав для блаженного уединения место в Окасаки. На постройку его незамысловатого жилища пошли привезенные из Саги бревна, прежде самый ходовой его товар. Из окон открывался чудесный вид на горы. Старик не переставал радоваться, что проведет остаток жизни в этом красивом месте, и сокрушался лишь о том, что не ушел на покой раньше. Одиночество его не особенно тяготило — двадцать лет назад он потерял жену и за это время вполне свыкся с участью вдовца.
Сын старика был человеком богатым и без труда выполнял свой сыновний долг. Что ни день, посылал отцу какое-нибудь лакомство и даже приставил к нему четырех или пятерых прехорошеньких служанок, чтобы было кому подать ему чай. Однако старик старался не обременять прислугу и даже постель стелил и убирал сам. Словом, вел жизнь монашескую, даром что не носил черной рясы. Глядя на хозяина, вся челядь вплоть до последнего слуги невольно стала на путь благочестия.
Жила в доме старика стряпуха, безобразная на вид. Так вот у этой стряпухи вдруг подозрительно округлился живот. Заметив это, прочие слуги стали порицать ее и поддразнивать, а старого греховодника все вокруг просто возненавидели. Кое-кто пробовал усовестить его, но старик твердил, что он тут ни при чем. В тот же день стряпуха была с позором изгнана из дому, а когда подошел срок, благополучно разрешилась от бремени на постоялом дворе. Родила она мальчика и берегла его пуще зеницы ока.
Как только миновал период погружения в скверну,[208] стряпуха вместе с младенцем явилась к своему бывшему хозяину, но в доме с ней никто и разговаривать не стал. Вне себя от обиды женщина побежала к наместнику сёгуна и рассказала, как было дело. Тот вызвал старика, но он на все вопросы отвечал, что знать ничего не знает и ведать не ведает. Тогда наместник сёгуна велел обоим явиться к нему утром четырнадцатого числа, то есть на следующий день, причем вместе с ребенком.
Старик и женщина явились, как было велено. И наместник сёгуна сказал:
— Подобное случилось некогда в Китае. Говорят, что ребенок, родившийся от отца, которому больше восьмидесяти лет, не отбрасывает на солнце тени. Ежели ваш младенец не отбросит тени, можно не сомневаться, что этот старец — его отец.
Малыша усадили на залитой солнцем площадке перед зданием суда — и что же? Он не отбросил тени.
Тут старику стало невозможно отпираться, и он сказал:
— Да, это мой ребенок. Признаю. А скрывал я это только потому, что мне было стыдно перед людьми.
Тогда женщина попросила наместника сёгуна решить вопрос о будущем ребенка, но тот ответил:
— Такие дети, как правило, живут не более ста дней. Если же вашему сыну суждено прожить дольше, вам придется снова обратиться ко мне.
Выслушав решение наместника сёгуна, все удалились.
После этого в старике проснулось отцовское чувство, и он целыми днями холил и лелеял свое чадо. Однако вскоре мальчик стал чахнуть и, как предсказывал наместник сёгуна, на девяносто седьмой день умер.
Приснившийся будда
Жил в давние времена в столице один человек, и видел тот человек сны поистине необыкновенные. Был он ремесленником, мастерил часы, тем и кормился.
Но однажды, услыхав звон часов, он пробудился от сна бренного мира и устремил помыслы свои к загробному блаженству. Потому в округе его и нарекли Сякаэмоном: дескать, в святости своей человек этот может сравниться с Буддой.[209] Вдобавок волосы у него были от природы курчавые,[210] и это тем более оправдывало данное ему прозвище.
Случилось так, что праведник этот долгие годы жил в южной части Карасумы в доме человека, который не желал соблюдать посты, потому что принадлежал к секте Икко. [211]
Даже двадцать восьмого числа в месяц инея, в день очищения и поста по случаю годовщины смерти святого Синрана, он либо отправлялся к приятелям, таким же нечестивцам, как и он сам, либо устраивал у себя дома пирушки и угощал всех мясом или рыбой, поджаренными на дощечках из криптомерии.
В один из таких дней домовладелец позвал к себе человек пять гостей. Вдруг является Сякаэмон, низко кланяется и говорит:
— Уже пятьдесят ночей кряду мне снится один и тот же удивительный сон, будто под вашей спальней закопан будда из чистого золота величиной около девяти сунов. И изваян он самим Кобо Дайси.[212] Приблизившись к моему изголовью, будда озарил меня своим золотым сиянием и молвил: «Знаю я, что вера твоя крепка, посему надлежит тебе во имя будущего блаженства выкопать меня из земли. Сделав это, ты спасешь род человеческий, избавишь его от бесчисленных тяжких недугов». Вот какое было мне откровение. Позвольте же сегодня начать раскопку, ибо не меня одного желает будда одарить своей милостью, а весь род человеческий. Что же до плотников и носильщиков, то платить им буду я сам.
Но слова о будде и божественном откровении были для домовладельца всего лишь пустым звуком. Он хлопнул в ладоши и рассмеялся:
— Если бы сны сбывались, — рассмеялся он, хлопнув в ладоши, — я сам выложил бы тысячу золотых, лишь бы увидеть этого будду.
Тут в разговор вступил один из гостей, человек с виду разумный:
— Вам следовало бы прислушаться к словам вашего постояльца, — сказал он хозяину. — Отчего не позволить ему приступить к раскопке, тем более что все расходы он берет на себя?
Хозяин согласился, и в тот же миг вся утварь была вынесена во двор, деревянный настил подняли, в дело пошли заступы и мотыги. К вечеру вырыли яму глубиной в целых пять сяку, но никакого будды не обнаружили. Нашли только чайник с отбитым носиком, несколько углей да раковину от моллюска. Яму снова забросали землей, настроение у всех было испорчено.
— А ведь я заранее знал, что так будет! — в гневе воскликнул домовладелец. Сякаэмон же ушел к себе, даже не попрощавшись.
На следующий день Сякаэмон снова явился к домовладельцу.
— Этой ночью, — сказал он, — мне опять привиделся будда, и я услышал от него новое откровение: «Чтобы обнаружить меня, следовало копать в юго-восточном направлении и на два-три суна глубже. Жаль, что терпения вам недостало. Но на сей раз вы непременно извлечете меня из земли!» Так велел будда, поэтому дозвольте мне еще раз попробовать.
Хозяин опять согласился, и когда вырыли яму, в ней и в самом деле оказалась фигурка будды. Все возликовали, принялись поливать изваяние водой, и оно чуть-чуть заблестело. «И впрямь фигурка старинной работы», — подумал домовладелец и, обуянный жадностью, вскричал:
— Эта вещь моя!
Сякаэмон возмутился:
— Как же так? Я принял на себя все расходы, и будда по праву принадлежит мне.
— Ничего подобного! — стоял на своем домовладелец. — Вы хотели копать под моим домом, ну я и не возражал. Но чтобы отдать будду вам, такого уговора между нами не было!
Долго еще они препирались между собой и в конце концов обратились к наместнику сёгуна.
Выслушав от начала до конца всю историю, наместник сёгуна велел им поставить на фигурке свои печати и оставил ее у себя на три дня. После этого он позвал всех ремесленников Киото, занимающихся
