А ведь сколько раз в году проделывают один и тот же путь! Если кто и не знает отдыха, так это деньги. Да, много денег на свете, но даже в Эдо есть люди, которые встречают новогодний праздник без единого золотого.
У самураев принято накануне Нового года обмениваться подарками. Нередко можно встретить на дорогах целые процессии гонцов, спешащих доставить в срок новогодние подношения.
Среди них — дарственная на какой-нибудь дорогой меч, новогоднее косодэ, бочонок сакэ, связка рыбы, коробка свечей.
Смотришь на такую процессию, и кажется, что благословенный праздник никогда не кончится. У ворот каждого дома выставлены новогодние украшения из сосны и бамбука.
Одного взгляда на них достаточно, чтобы представить себя стоящим у подножия горы Тысячелетнего Благоденствия — Титосэяма. Над мостом Токивабаси, который недаром именуется «Вечнозеленым», встает солнце и щедро заливает все вокруг спокойным светом. Наступает праздник безоблачной весны.
«Последний узор, сотканный Сайкаку»
Домовладелица, чей длинный нос послужил причиной многих бед
Кем бы вы ни были, торговцем или ремесленником, не спешите покидать насиженное место в поисках нового пристанища! Ведь недаром говорят: «Даже камень согреется, если на нем просидеть три года». И верно, нет более жалкого зрелища, чем собранный для переезда скарб: кастрюльки и чайники еще и остыть не успели, а их уже суют в повозку вместе с прочими пожитками.
К слову сказать, торговцы и ремесленники по большей части селятся слободами: как известно, свояк свояка видит издалека. Взять, к примеру, Второй проспект в Киото. Жители всех провинций знают, что там находятся лавки, торгующие украшениями из акульей кожи для мечей, лекарственными травами, а также книгами.
В Карасумару же с незапамятных времен ведется торговля шапками эбоси, так что исполнители танцев кагура[292] из Исэ, прорицатели из Касимы, все, кому по роду занятий приходится надевать эбоси,[293] знают это. Даже уличные музыканты и танцовщики приезжают в Карасумару за этими шапками.
«Иному не приходится кричать, чтобы быть услышанным», — речет народная мудрость, вот и этим торговцам не приходится зазывать покупателей — они сами стекаются к их лавкам.
В нижней части Киото, на Седьмом проспекте, в небольшом наемном домике жил один ремесленник. В весеннее и летнее время они с женой мастерили веера, а с конца осени до середины зимы ладили кимоно из бумаги. Тем и кормились.
Возвращаясь с богомолья из храмов, что находятся на Шестом проспекте, паломники наведывались в их лавку и покупали веера и кимоно на память.
Не мудрено, что со временем дела этого ремесленника пошли в гору, и ему даже удалось сколотить небольшое состояние.
Но вот однажды его жена отправилась в гости к соседке, и за чаем, когда женщины, как водится, судачили о том о сем, она возьми да скажи:
— Вы знаете, у нашей домовладелицы нос таких огромных размеров, что, приди кому в голову изловить тэнгу[294] с горы Атагояма, лучшей приманки не сыскать!
Однако случилось так, что кто-то слышавший эти насмешливые слова передал их домовладелице. Та подняла крик.
— Что же мне делать, если родители наградили меня таким носом? Не сама же я его себе налепила! Раз уж он так досаждает моим постояльцам, пусть возьмут да и переделают его по своему вкусу. Не продавать же мне его, в самом деле, ведь я не продажная девка. Муж-кормилец и тот за все девятнадцать лет ни разу меня не попрекнул, так что я на свой нос не в обиде. Отчего же он вам не дает покоя? Теперь уж как хотите, а переделывайте мой нос!
Тут соседки пришли в смущение и разом затараторили, пытаясь свалить всю вину на жену торговца веерами:
— Мы живем в вашем доме не один день и относимся к вам с должным почтением, а эта женщина всечасно возводит на вас хулу. То болтает, что рот у вас чересчур велик, то будто ноги как палки, только этого, дескать, не видно, поскольку вы носите длинные кимоно. У этой женщины и впрямь злой язык.
Услышав такое, домовладелица распалилась еще пуще.
— Эй, хозяюшка! — крикнула она жене торговца веерами. — Нос у меня, как вы изволили заметить, непомерно велик и потому всякий раз цепляется за навес над вашим крыльцом! Так что извольте поскорее освободить помещение.
В ответ постоялица расхохоталась:
— Как известно, Киото — город большой, и если исправно платить за жилье каждый месяц, можно без труда приискать другой дом, где, к слову сказать, не протекает крыша, как у вас, да и у хозяйки нос умеренных размеров.
— Между прочим, — не оставалась в долгу домовладелица, — в старину жила императрица с таким же носом, как у меня. Звали ее Суэцумухана. Впрочем, откуда вам, женщине подлого происхождения, знать об этом? Ведь вы, поди, и не слыхали о такой книге, как «Повесть о Гэндзи»!
— Да будет вам известно, — воскликнула жена торговца веерами, — что я родилась в семье придворного и даже ездила в коляске, запряженной волами!
— Вот насмешили! — не унималась домовладелица. — Всем известно, что вы дочь простого бондаря и уж если в чем и ездили, то наверняка в гробу, изготовленном вашим папашей. На всякий случай имейте в виду, что у человека, не приученного к езде в паланкине или в коляске, с непривычки сразу же начинает ломить поясницу.
— И кто только просил вас выяснять чужие родословные? — возмутилась постоялица. — Занялись бы лучше своей собственной. Вы ведь хвастали, будто приходитесь единственной дочерью главному жрецу храма Идзумо. Отчего же тогда вы вышли замуж за бедняка? Или просто тамошний бог-соединитель судеб, который с легкостью улаживает подобные дела по всей стране, прогневался на вас за что-то? И еще кое-что хочу сказать вам напоследок. Когда-то на постоялом дворе «Фудэя» в Саге обреталась блудливая Коман по прозвищу «Тэнгу». Говорят, будто она и некая домовладелица похожи друг на друга как две капли воды. Вот бы узнать, в какой части столицы проживает эта домовладелица!
— Я не желаю больше с вами препираться! — воскликнула домовладелица. — Чтоб духа вашего больше здесь не было! — С этими словами она выдернула из пазов дверь флигеля, давая тем самым понять, что жильцам отказано от дома.
Торговец веерами, слышавшим весь этот разговор, не на шутку забеспокоился.
— Теперь из-за твоего злого языка нам придется покинуть насиженное место, — принялся он выговаривать жене. — А для торговца переезд хуже разорения. Ступай и, пока не поздно, извинись перед хозяйкой.
— И не подумаю! — отвечала женщина с перекошенным от злости лицом.
— Как, ты еще смеешь мне перечить? — вскричал возмущенный муж. — Немедленно убирайся прочь из дома в чем мать родила! Не жена ты мне больше!
— Хорошо, я уйду. Но за то, что ты меня гонишь, так и знай, я всем расскажу, от чего скончалась твоя сестрица, — молвила женщина и стала собирать вещи.
При этих ее словах гнев мужа исчез без следа, и он заискивающим тоном произнес:
— Как ты могла поверить, что я расстанусь с тобой из-за какой-то ерунды? По правде говоря, мне
