бросились сломя голову к времялету, а страшилище за вами по пятам, я ожидала, что вы вот-вот исчезнете…
— Исчезну? Как — исчезну? С чего вдруг?
— Вспомните, вы же сами нам рассказывали. Что вы можете в миг опасности взять и ступить за угол.
— Ах вот что! Наверное, страшилище не представляло особой опасности. Вы дожидались меня, люк был открыт. По-видимому, моя способность ступить за угол проявляется лишь как последнее средство к спасению.
— И еще одно. В Нью-Йорке вы ступили за угол, прихватив с собой Коркорана, и очутились в ковчеге Мартина. А куда вы попадали в предыдущих случаях?
— Странная вещь, — ответил он, — но я толком не помню. По всей вероятности, в тех случаях я проводил за углом, где бы это ни было, самый короткий срок. Спустя мгновение я возвращался обратно в свой привычный мир.
— Как хотите, но это не могло длиться всего мгновение. Вам надо было пробыть там достаточно долго, чтоб опасность миновала.
— Да, конечно, вы правы, но я как-то не пробовал выяснять это даже для себя. Наверное, просто избегал смотреть фактам в лицо. Правда, черт ее побери, казалась слишком неправдоподобной. Однажды, помнится, я сказал себе, что дело в каком-то сдвиге во времени, но не посмел довести мысль до конца. Испугался.
— Но где же вы все-таки были? У вас должны были сохраниться хоть какие-то впечатления!
— Каждый раз все казалось ужасно расплывчатым, я словно окунался в густой туман. В тумане были какие-то предметы, но я их четко не видел. Ощущал, что там что-то есть, и замирал от страха. Но почему это вас интересует?
— Время — вот что меня интересует. Мне пришло в голову, что вы могли передвигаться во времени.
— Не испытываю уверенности, что дело обстоит именно так. Я лишь подумал однажды, что это не исключается. Это было бы простейшим объяснением явления, иначе совершенно непостижимого. А мы всегда ищем самых легких, простых ответов. Даже когда самый легкий ответ все равно невозможно понять.
— Вот мы умеем путешествовать во времени, — сказала она, — но я убеждена, что никто из нас по- настоящему не понимает, как это происходит. Мы стащили аппаратуру у бесконечников, и все. Кража стала нашим ответным ударом, у нас не было другого способа бежать от них. Давно, задолго до знакомства с бесконечниками, человечество овладело сверхдальними путешествиями в пространстве. Допускаю, что именно наши дальние путешествия привлекли внимание бесконечников, пробудили у них интерес к нам. Я даже задавала себе вопрос, не связаны ли межзвездные полеты на скорости, многократно превышающей скорость света, с использованием базовых элементов теории времени. Ведь известно, что пространство и время как-то взаимосвязаны, хоть я никогда не могла этого до конца постичь.
— Значит, вы заимствовали технику путешествий во времени у бесконечников. И вы еще называете себя дикарями. Да какие же вы дикари! Уж если кто-то способен не только заимствовать такую идею, но и запрячь ее в работу…
— Там в будущем остались другие, кто наверняка сумел бы использовать путешествия во времени получше нашего. Только они не проявили к тому никакой охоты. Машины, даже самые хитроумные, какие нужны для путешествий во времени, их теперь не волнуют. Они перешли на иной, высший уровень…
— На уровень упадка — вот куда они перешли, — выпалил Бун. — Они отказались от своей человечности.
— А что такое человечность? — опросила она.
— Вы мне не поверите. Но вы здесь со мной, а не там, за миллион лет в будущем.
— Прекрасно понимаю. И тем не менее как может кто бы то ни было знать точный ответ? Разумеется, Хорас всегда уверен в собственной правоте, но Хорас фарисей. Эмма также уверена в правоте Хораса, но с ее стороны это слепое, глупое поклонение мужу. А вот про Дэвида не могу сказать ничего определенного. Дэвид — шалопай, ему, по-моему, просто наплевать на других…
— А по-моему, нет, — возразил Бун. — Когда доходит до кризиса, ему вовсе не наплевать.
— Есть так много целей, которых человечество могло бы достичь, — продолжала Инид. — Оно могло бы сделать еще очень, очень многое. И вдруг, если историки не врут, люди потеряли интерес к чему бы то ни было. Неужели в наше сознание встроен врожденный тормозной механизм, принуждающий нас замедлить ход? Думаю об этом, думаю — и ни до чего не додумываюсь. Хожу и хожу кругами. Таково уж мое проклятие — ум не в силах успокоиться, пока не переберет все-все возможности, пока не уяснит все тонкости вопроса.
— Ну-ка сбавьте обороты, — сказал Бун. — Вы никак не решите все загадки мироздания за один вечер. Вам надо поспать. Ступайте во времялет, а я останусь здесь и буду поддерживать огонь.
— Не боитесь, что вас растерзают волки?
— Я сплю чутко. Буду регулярно вставать и подбрасывать дрова. Пока горит костер, волки предпочтут держаться в отдалении.
— Лучше я тоже останусь здесь, рядом с вами. Так мне будет спокойнее.
— Вам решать. Но во времялете безопаснее.
— Я там задохнусь. Пойду принесу одеяла. Вы ведь тоже не откажетесь от одеяла, не так ли?
Он кивнул:
— Ночью может похолодать…
Взошла луна. Огромная, желтая, будто распухшая, она плыла вверх над нагими холмами, которые стали теперь пепельно-серыми. Земля казалась вымершей — ни шевеления, ни шороха. Даже любопытствующие волки куда-то пропали: за световым кругом больше не было горящих глаз. Потом Бун заметил в лунном сиянии тихо скользнувшую тень и понял: нет, они не ушли, а как бы растворились в ночи, сделались бесплотными. На него повеяло пустотой и одиночеством.
Вернулась Инид, протянула ему одеяло и осведомилась:
— Одного довольно?
— Вполне. Я наброшу одеяло на плечи.
— Вы что, собираетесь спать сидя?
— Мне не привыкать. Это помогает не терять бдительности. Если задремлешь, клюнешь носом и сразу проснешься.
— Никогда не слушала ничего более нелепого, — заявила она. — Вы все-таки удивительный тип.
Бун ответил ей смешком. Через полчаса, когда он встал подбросить дров в огонь, она уже крепко спала, завернувшись в одеяло с головой. Поддержав костер, он снова уселся, натянул одеяло на плечи и, укутавшись поплотнее, положил ружье на голени.
Когда он очнулся в следующий раз, луна стояла высоко в небе. Пламя костра чуть поникло, но топлива пока хватало. Он позволил голове упасть на грудь и почти задремал опять, как вдруг, резко придя в себя, увидел: по ту сторону костра тоже кто-то сидит. На сидящем было какое-то смутно видимое одеяние и нечто наподобие конической шляпы, съехавшей вперед и полностью закрывшей лицо. Бун не шелохнулся. Сознание еще не прояснилось со сна, и, чуть приоткрыв глаза, глядя на нежданного посетителя сквозь ресницы, он поневоле недоумевал: действительно там кто то сидит или это пустая, навеянная сном галлюцинация? Тот другой также не шевелился. Может, это волк, деформированный сном в сидящего человека? Ну уж нет, сказал себе Бун. Волк, по-дружески расположившийся у костра, — чепуха, это не волк.
Стряхнув летаргию, Бун с трудом поднялся. При первом же его движении видение за костром исчезло. Вот видишь, сказал он себе, там и не было никого, просто-напросто ночной мираж… Переворошив угли подвернувшимся под руку поленом, он сгреб в кучу все, что не догорело, подбавил еще дров и, завернувшись в одеяло, снова задремал.
Наконец он очнулся еще раз, теперь постепенно, как пробуждался бы в собственной постели, однако в подсознании по мере пробуждения нарастал и сигнал опасности. Сигнал заставил его напрячься, он чуточку приоткрыл глаза — прямо перед ним, почти нос к носу, сидел волк. Довольно было приподнять веки
