«Дорогой сэр, вы собрались уезжать. Вы уже сложили вещи для отъезда. Пожалуйста, возьмите меня с собой. Вы никогда об этом не пожалеете. Я могу сделать для вас многое, очень многое. За вашу доброту я отплачу вам сто крат. Я буду вашим вечным спутником. Это ни в коей мере вас не задержит. Вес у меня небольшой, я не займу много места. Искать меня долго не надо. Я лежу позади останков моего тела. Я черепная коробка в форме полированного шара. Я буду хорошо смотреться на каминной полке. Я буду разговорным устройством. Вы найдете мне множество применений. В одинокие ваши часы, когда у вас возникнет такая потребность, мы вдвоем будем вести поучительные и развлекательные беседы. У меня мощный мозг, и я сведущ в логике. По временам я охотно выступлю вашим советчиком. Я навсегда останусь вам другом, исполненным верности и признательности.»
— Нет уж, спасибо, — бросил Коркоран, поворачиваясь на каблуках и направляясь к времялету.
За его спиной монстр-убийца продолжал плакаться, упрашивать, заклинать, сулить златые горы. Затем мольбы оборвались, и на Коркорана обрушились волны ненависти:
«Ты грязный слизистый сукин сын! Я тебе этого не забуду! Рано или поздно я до тебя доберусь! Я еще попляшу на твоих костях!»
Коркоран, нимало не испугавшись, знай себе шагал к машине.
9. Бун
Проснулся Бун от прикосновения холодного носа. Попытался сесть прямо, но нога завопила благим матом, и вырвавшийся из глотки ответный вопль едва не удушил его. Волк, подвывая, отпрянул в сторону. Вся южная половина неба была усыпана яркими равнодушными звездами. Одежда пропиталась тяжелой ледяной росой.
Со склона, где он лежал, была видна посеребренная луной прерия, которую он пересек только вчера, вернее, полупустыня, хотя на ней попадались участки травы и иной подножный корм, достаточный для мелких стад. Где-то за горизонтом, наверное, на востоке стелются настоящие травяные прерии с неисчислимыми стадами — но здесь стада небольшие, а значит, и хищников мало.
— Тут для тебя плохие угодья, — обратился Бун к волку. — Перебрался бы в другие места, прокормился бы легче. — Волк глянул на человека и зарычал. — Нет, — добавил Бун, — так разговор не пойдет. Я рычать не умею. Вспомни, я на тебя ни разу не рыкнул. Мы с тобой проделали вместе долгий путь, мы делили с тобой еду. Мы, кажется, подружились…
Все это он произносил, приподнявшись на руках, теперь он расслабился и лег ничком, но голову повернул так, чтобы не упускать волка из виду. Не то чтобы он боялся волка, просто не хотел терять связь с единственным своим компаньоном.
Стало быть, он спал. Уму непостижимо, как же он ухитрился заснуть в такой ситуации; с ногой, застрявшей в скальной трещине, и под надзором волка, который только и ждет его смерти, чтобы насытиться. Хотя, мелькнула мысль, может, это по отношению к волку клевета — ведь они подружились…
Боль в ноге слегка притупилась, но тупая боль казалась не легче острой, заставляла скрежетать зубами. Самочувствие было кошмарным — нога болит, в желудке пусто, глотка саднит, во рту все пересохло. Пить!
Отчаянно хотелось пить. И ведь неподалеку — он был уверен, что неподалеку, — отчетливо слышался плеск бегущей воды…
Волк присел, укутав лапы пушистым хвостом, склонил голову набок, поставил уши торчком. Бун закрыл глаза и уложил собственную голову плотнее на грунт. Как хотелось бы выключить боль! А вокруг тишина, полная тишина, не считая плеска бегущей воды. Как хотелось бы заткнуть уши и не слышать этого плеска! Ну что за конец, подумалось поневоле, что за жуткий конец…
Бун коротко вздремнул. И очнулся — резко, рывком.
Он стоял на коленях. Беззащитный — никакого оружия ни в руках, ни поблизости. А на него мчался всадник, образ которого вынырнул из глубин памяти, гигант, оседлавший маленького, но прыткую лошадку. Лошадка шла галопом и скалилась. Лошадка была столь же зловещей, исполненной такой же мрачной решимости, как всадник.
Рот всадника раскрылся, он испустил торжествующий вопль, зубы его блеснули в луче, прилетевшем невесть откуда. Ветер трепал его длинные усики, закидывал ему за спину, и они развевались там, как вымпелы. А над головой всадник занес тяжелый сверкающий меч, и меч уже начал опускаться…
Откуда ни возьмись появился волк и взвился в прыжке, разомкнув челюсти и нацелившись в горло всаднику. Но поздно, слишком поздно. Меч опускался, и никакая сила в мире не смогла бы остановить этот меч…
Бун приземлился с тяжелым стуком и растянулся плашмя. Перед глазами поплыла какая-то серость. Поверхность под ним была гладкой, он пополз — и обнаружил, что может двигаться свободно. Он уже вовсе не там, где был, уже не распластан на крутом склоне с застрявшей в расщелине ногой, и нет ни отвесной скалы за спиной, ни дразнящего плеска воды.
Нет, вода журчала по-прежнему, и он пополз на звук. Добрался до воды, грохнулся на живот и потянулся к воде губами. В нем осталось довольно мужества, чтобы на первый раз ограничиться несколькими глотками и откатиться прочь.
Теперь он лежал на спине, уставясь в тускло-серое небо. Сперва ему почудилось, что это туман. Только это был не туман, а естественный цвет неба. И все вокруг было серым под стать небу. Он ощупал себя, вслушался в собственные ощущения. Нога, уходившая в каменный капкан, побаливала, но переломов не было. Яростная жажда чуть-чуть отступила. Правда, желудок был пуст, но все остальное было в порядке.
Немыслимое свершилось снова. Он опять ступил за угол.
Но что за нелепица с кровожадным всадником, распустившим усики и навострившим меч? Не было там, в мире давнего прошлого, подобного всадника, просто не могло быть! Наверное, сработало подсознание — таинственное, хитрое, изворотливое подсознание. Раз в реальном окружении не возникало внезапной опасности того порядка, чтобы включить механизм отступления за угол, подсознание ради спасения жизни хозяина изобрело жестокого всадника-варвара, и механизм включился автоматически. Объяснение, Бун прекрасно понимал, не слишком ясное и логичное — но в конце-то концов какая разница, логичное или нет! Он оказался здесь, где бы это «здесь» ни находилось, а остальное не играет роли. Правда, неизвестно, задержится ли он здесь или спустя минуту-другую будет ввергнут обратно в доисторическую эпоху. Ведь до сих пор его неизменно возвращало в отправную точку — за исключением последнего случая, когда он в сопровождении Коркорана ступил в ковчег Мартина и не вернулся в обрушенный «Эверест». Так, может статься, прежний шаблон нарушен? Как ни кинь, а здесь он тоже провел не меньше десяти минут…
Он опять подполз к воде и попил еще. Вода была что надо — прохладная, чистая, проточная вода. Потом он решил, что попробует встать, и это удалось. На ногу, побывавшую в капкане, можно было опереться. Она ныла и саднила, но в принципе осталась здоровой. Ему в который раз крупно повезло.
Бун осмотрелся — ландшафт казался вполне реальным. За исключением «Эвереста» (но «Эверест» как-никак особый случай), за углом его подстерегал призрачный, смутный мир, где все черты местности скрыты или смазаны туманом. Здесь тумана не было, а если вначале и был, то успел рассосаться. Вокруг все было по-прежнему серо, но эту серость отличала полная отчетливость и вещественность.
Он стоял посреди открытого ровного пространства. Вне сомнения, оно убежало к горизонту, но высмотреть горизонт было никак нельзя: серость неба переходила в серость равнины, и провести между ними разделительную линию не представлялось возможным. По равнине текла извилистая речка, утолившая его жажду, текла неизвестно откуда и неизвестно куда. А чуть подальше виднелась дорога — совсем не извилистая, а прямая, как стрела. Дорога была серой, как все в этом мире, но ее отличали две более темные полоски, похожие на колею. Колея была четкой и геометричной, пожалуй, даже более геометричной, чем положено нормальной колее.
— Куда к черту меня занесло? — спросил Бун.
