Поблескивающие круглые штуки, следящие за ним, могут быть какими-то рецепторами, принимающими, записывающими, накапливающими данные, в которые уже занесены и он, и рыба. Возможно, они впитывают каждую вибрацию их психического поля, анализируют, выясняют, что он из себя представляет, классифицируют по какому-то признаку и запихивают эти сведения в ячейки памяти. Устанавливают его химический состав, нащупывают его смысл, его роль, функцию, место в экологии данной планеты.
Вероятно, эту задачу решают не только круглые блестящие штуки – «глаза». Возможно, вспыхивающий свет и тот организм, который за этими вспышками скрывается, тоже исполняют аналогичную анализаторскую роль.
Но я могу ошибаться, подумал Джерри. Если подумать как следует, то я наверняка ошибаюсь. Но пока что только это объяснение вмешало в себя все увиденное и все события. Он видел, как черная коробка опускается с неба, он был вырван из нормальной обстановки, с берега реки – он помнил момент переноса, воду под собой, зеленые берега речки, дома городка Одинокая Сосна, гравийную насыпь поблизости от моста. Он видел все это, а потом вдруг оказался в темноте, в этом пещерообразном пространстве. За исключением внутренности черного объекта, он больше нигде не мог оказаться.
Если все это именно так, если он не ошибается, то это значит, что объект, упавший поперек реки, живой, или им управляет некто живой, и не просто живой, а разумный.
Джерри почувствовал, что инстинктивно не принимает эту мысль, в контексте нормального человеческого опыта это чистое безумие – верить, что разумные существа из космоса высадились на Землю и выловили тут его, Джерри Конклина.
Он с изумлением обнаружил, что ужас, который преследовал его, который он испытывал в той или иной мере, совершенно исчез. Вместо ужаса пришел холод, угрюмый душевный холод, в каком-то отношении бывший даже гораздо страшнее ужаса.
Разумная жизнь… если здесь есть жизнь и есть разумные существа, то должен существовать и способ вступить с ними в контакт, выработать какую-то систему коммуникации.
Он попытался заговорить, но слова пропали, прежде чем язык смог произнести какую-нибудь идиотскую фразу. Он попытался еще раз и на этот раз сумел заговорить шепотом.
Он попробовал заговорить громче, слова эхом отдались в пустоте пещеры.
– Привет! – крикнул он. – Есть тут кто-нибудь? Кто-нибудь здесь есть?
Он ждал, но ответа не было. Он крикнул еще раз, громче, взывая к тем разумным, которые должны быть там.
Слова эхом дробились вокруг него и умирали. Круглые, похожие на глаза устройства продолжали следить. Мерцание не затухало. Но никто или ничто разумное ему не ответило.
3. Миннеаполис. Миннесота.
Кэт Фостер сидела за столом в редакции «Трибюн» и выстукивала на машинке рассказ. Глупый рассказ, глупые люди. Черт бы побрал Джонни за такое задание! Он вполне мог бы куда-нибудь послать ее, чтобы можно было обойтись без этой липы, сладкой кашицы вместо содержания, без этого слюнявого мистицизма. Любящие, как они себя называют. Она все еще видела сонную невинность в их глазах, мягкий, ровный поток эвфемизмов. Любовь есть все. Любовь побеждает. Нужно только очень сильно любить кого- то или что-то, и тогда любовь будет вам возвращена. Любовь – самая большая сила во вселенной, бытие, существование и конечный этап всех людей и вещей. И на любовь реагируют не только люди, не только живое. Любое вещество, материал, любой вид энергии вернет вам любовь и, вследствие любви к вам, будет делать все, что вы захотите, даже до такой степени, что перестанет подчиняться эмпирическим законам (которые, как ей сказали, возможно, вообще не существуют). Но чтобы достичь этого, сказали ей, торжественно сверкая невинными глазами, человек должен стремиться понять эти вещи, материю, энергию, что бы ни было, и так полюбить, чтобы объект любви почувствовал его присутствие. В этом пока что вся проблема, сказали они. Полного понимания нет ни у кого, а понимание достигается только через силу любви. Как только глубина любви будет достаточной, чтобы обеспечить понимание, человек поистине станет управлять Вселенной. Но это управление, сказали они, не должно быть управлением ради власти, а властью ради усовершенствования понимания и любви ко всему, что составляет Вселенную.
Чертов университет, подумала она. Плодит вот таких липовых философов, ищущих смысл там, где нет никакого смысла, убегающих от реальности с помощью поисков несуществующих значений.
Она посмотрела на часы на стене. Почти четыре, а Джерри до сих пор не позвонил. Он сказал, что позвонит, когда будет выезжать, чтобы она успела подготовиться. Если они опоздают на концерт, она снимет с него скальп. Он ведь знает, как ей хочется попасть на этот концерт. Она мечтала об этом много дней. Конечно, Джерри не любит симфоническую музыку, но один-то раз может сделать это для нее. Она ведь столько раз скучала из-за него, ездила и ходила туда, куда совсем не хотелось, но он просил ее об этом. Состязания по борьбе – боже мой! Подумать только, она даже ходила смотреть этот ужас!
Странный он, подумала Кэт, когда выходит из себя. Но одновременно и замечательный парень. Он и его вечные деревья! Джерри не представлял себе жизни без деревьев. Как можно, чтобы взрослый человек так любил деревья? Другие вырабатывают пристрастие к цветам, животным, а Джерри к деревьям. Вот так. Он буквально спятил на этом. Он их обожал и понимал, а иногда казалось, он с ними разговаривает.
Она выдернула напечатанную страницу и вставила чистый лист бумаги, ударила по клавишам, кипя в душе злостью. Она напечатает, а потом, когда сможет, скажет Джонни, что думает об этой дурацкой статье. Что ее нужно вышвырнуть к чертям в мусорную корзину – тогда уж никто не спасет ее от забвения ради того, чтобы заполнить отсутствие свежих новостей в дневном выпуске.
В другом конце комнаты сидел Джон Х. Гаррисон, редактор. Он сидел за своим столом и осматривал комнату. Почти все столы были пустыми и он проверял список – Фримен отправился освещать встречу комиссии в аэропорту и наверняка ничего особенного эта говорильня не даст, несмотря на шум насчет необходимости строительства новых посадочных полос. Но все равно это событие должно быть освещено в новостях. Джей сейчас в клинике Рочестера, знакомится с новациями в области лечения рака, которые там разработаны. Кэмпбелл все еще в мэрии на заседании комиссии по охране и развитию парков. Скорее всего, как и в аэропорту, ничего существенного не получится. Джоунс уехал в Южную Дакоту, разрабатывает тему конфликта жителей Блейк-хилл и индейцев, собирает материал для большой статьи в воскресном выпуске. Найт на заседании суда, дело об убийстве. Уильямс в пригородном местечке Вайзата, берет интервью у одной старушки, которая утверждает, что ей сто два года (вряд ли это так). Слоун занят утечкой нефти в Виноне.
Боже мой! – с отчаянием вдруг подумал Гаррисон. Что, если с большой статьей ничего не получится? Хотя такое бывает редко и слишком волноваться пока не стоит. Все равно день был плохой и не видно симптомов к улучшению.
– Как дела с бюджетом? – спросил он помощника редактора Гоулда.
Гоулд посмотрел на вставленный в машинку лист.
– Очень дохлый, – ответил он, – почти ничего.
Зазвонил телефон. Гоулд снял трубку и что-то тихо сказал.
– Это тебя, Джонни. Линия два.
Гаррисон снял трубку с селектора и ткнул пальцем в нужную кнопку.
– Гаррисон у аппарата, – сказал он.
– Джонни, это Френк Нортон, – сообщил голос на другом конце линии. – Из Одинокой Сосны, помнишь?
– О, Френк! – воскликнул искренне обрадованный Гаррисон. – Рад, что ты позвонил. Как раз на днях я рассказывал одному парню, как ты великолепно устроился. Сам себе хозяин и еще речка с форелью у самого города. Собираюсь на днях к тебе заглянуть. Ты не против?
– Джонни, – сказал Нортон, – у меня есть для тебя материал.
– Френк, у тебя возбужденный голос. Что там происходит?
– Очень может быть, – взволнованно продолжал Нортон, – что к нам прибыли гости из космоса. Я,
