Сохранились следующие рукописи: 1) черновой автограф всех четырех действий, кончающийся ремаркой: «Ольга Дмитриевна, Софья Александровна и князь Тараканов уходят»; 2) беловой автограф четвертого действия, начинающийся с двойного листа под номером 18 (очевидно, были переписаны набело и первые три действия). Рукопись обрывается на ремарке: «Сцена V.
Остается до конца не выясненным вопрос о том, оканчивается ли пьеса последними словами чернового автографа, поскольку в его подзаголовке число действий не обозначено[240].
В настоящем издании текст трех первых действий и сцен V–VII четвертого действия печатается по черновой рукописи, которая для этих частей пьесы является единственным источником. Сцены I–V действия четвертого воспроизводятся по беловому автографу.
Точная дата начала работы Салтыкова над пьесой неизвестна. Есть основания полагать, что к написанию ее он приступил не ранее лета 1862 г. В сцене V первого акта приводятся слова «старца» Тараканова: «Чего ж другого и ожидать можно, когда мы каждый день вынуждены быть в одном обществе с зажигателями». В отброшенном варианте было: «Когда мы каждый день вынуждены сидеть рядом с поджигателями, принимать у себя зажигателей и даже ухаживать за зажигателями». Известно, что после петербургских пожаров конца мая 1862 г. реакционная печать называла революционеров-демократов «поджигателями». Во втором действии упоминается балет Цезаря Пуни «Дочь фараона», впервые поставленный в Петербурге 18 января 1862 г. В третьем действии говорится о газете «Северная почта», которая начала выходить также в 1862 г., с января. Характерны две реплики Клаверова в сцене IV первого акта. В одной из них так говорится о возросшем влиянии Шалимовых (образ, воплощающий передовые демократические силы России): «Я года три тому назад не понял бы, а теперь, к несчастью, понимаю». Как известно, арестами Чернышевского и Писарева, приостановкой издания «Современника» и «Русского слова» летом 1862 г. правительство стремилось обезглавить демократическое движение, получившее внушительный размах в период революционной ситуации — «три года назад» (1859–1861). В той же сцене в словах Клаверова: «Года три тому назад кто бы мог сказать, что мы будем иметь вес, будем занимать видные места в администрации» — очевидный намек на годы усиленной подготовки крестьянской реформы (1859–1861), когда в правительственных сферах видную роль стали играть крупные бюрократы либеральной ориентации — П. А. Валуев, Н. А. Милютин и другие.
Уточняет хронологические рамки писания пьесы замечание Софьи Бобыревой в IV сцене третьего акта: «Я совсем не революционерка, и даже не понимаю, чего хотят эти студентки…» Доступ женщин в университет был разрешен в 1859 г., а перестали они допускаться туда с 1863 г[241].
Время действия пьесы отнесено к кануну реформы 1861 г., о чем свидетельствует реплика одного из персонажей: «Мы накануне революции: ведь мне мои мужики совсем оброка не платят!» В пьесе говорится также о некоем бароне Клаузе, подавшем «какую-то записку, которою взывал к милосердию и просил ни более ни менее, как чтобы ничего этого не было…». Об отмене крепостного права идет речь в одной из реплик молодого князя Тараканова: «За обедом зашел разговор об этой эмансипации, ну, и дядя, по обыкновению, начал проповедовать, что все это затеяли красные».
Примечательно, однако, что в пьесе, время действия которой приурочено к предреформенной поре, персонажи упоминают факты, относящиеся к пореформенному общественному быту. По-видимому, Салтыков намеренно ввел в текст пьесы детали 1862 г., добиваясь расширения хронологических рамок, более обобщенного изображения эпохи.
Черновой автограф показывает, что первоначально пьеса была задумана как комедия о коррупции государственного аппарата, процветающем здесь карьеризме, чинопочитании, угодничестве. Возможно, сюжет комедии Салтыков предполагал сначала строить на том, как супруги Бобыревы добиваются «места» в столице. Были опущены, например, следующие реплики Клаверова и Набойкина после «…с своей стороны, что могу» (стр. 346, строка 18 сверху):
Набойкин. Все это так, Клаверов, но дело в том, что он не ищет ни душевного спокойствия, ни чистой совести, а ищет места. Клаверов, надобно помочь ему.
Отброшенный вариант свидетельствует и о том, что у Клаверова еще не возникает мысль использовать Софью Александровну для собственном карьеры. Начиная со второго акта Салтыков заменил откупщиком Обтяжновым Нарукавникова-отца. В связи с этим в несколько ином плане подаются далее сцены устройства на службу молодого Нарукавникова, ослабляется интрига вокруг борьбы за «место».
Завязкой «Теней» служит история с обогащением на строительных подрядах. В аферах князя Тараканова и его любовницы Клары Федоровны, откупщика Обтяжнова и других, возможно, отражены некоторые штрихи реальных событий и лиц (например, известны были взяточнические проделки министра двора графа В. Ф. Адлерберга, его фаворитки Вильгельмины Ивановны Бурковой, купца Тарасова и т. д.). Однако эта тема стала в сюжете пьесы лишь введением, фоном для ее основной проблематики — разоблачения идеологии и морали правящих реакционных групп. Стремлением углубить обобщающий смысл сатирического повествования объясняется, по-видимому, и замена названия города, из которого приезжает Бобырев, — реальной Пензы условным Семиозерском.
Рукопись обнаруживает значительную работу автора над текстом. Так, в некоторых случаях изменены имена действующих лиц. Например, Бобырев вначале назван не Николаем, а Михаилом, Апрянин и Камаржинцев назывались просто «первый молодой человек» и «второй молодой человек» и т. д. В ремарках вначале определялись некоторые черты героев, например, Софья Александровна — «развязная», Ольга Дмитриевна — «богомольная», затем эти эпитеты были зачеркнуты.
Салтыков строит конфликт пьесы, имея в виду проявления антагонизма современных ему общественных сил — лагеря либерально-крепостнического и демократического. Карьера Клаверова, служебные и семейные дела Бобыревых, другие бытовые коллизии находятся в зависимости от этого главного конфликта эпохи. Это подчеркнуто и такой особенностью строения пьесы, как введение «внесценических» образов Шалимова и старого князя Тараканова, которые воплощают враждебные друг другу системы миропонимания, политических взглядов и действий, морали. Непримиримо осуждена в пьесе царская бюрократия («святилище старчества»). Бесконечно далекие от понимания подлинных интересов и нужд страны, народа, сановные Таракановы используют власть в целях обогащения, защиты привилегий имущих; они деградируют социально и нравственно сами, калечат и губят все подлинно человеческое, что соприкасается с их миром корысти, разврата, бездушия (драматическая судьба Софьи Александровны). Название пьесы соотнесено с этой группой персонажей: Таракановы, вольные и невольные проводники их политики, их принципов, — это «тени человеческие», они обречены на историческое исчезновение, у них нет никаких «залогов будущего».
Напротив, Шалимовы — враги крепостничества и самодержавного произвола, общественные деятели, вдохновляющиеся демократическими идеалами, способны взять в свои руки историческую судьбу страны.
Не случайно в пьесе либеральный политикан Клаверов, усматривающий житейскую мудрость в интригах, лавировании, в отыскивании силы, к которой выгодно «прилепиться», приноровиться, говорит о том, что Шалимовы вскоре станут хозяевами положения («Вся штука в том, что Шалимовы пошли несколько дальше и что в пользу их уже не старцы, а мы должны будем расчистить ряды свои»).
С другой стороны, Бобырев, порвавший с кружком Шалимова, надеющийся служить правде и добру в рамках «системы», где правят Таракановы и Клаверовы, становится жертвой крайней беспринципности, предает и жену, и себя самого, и свои либеральные идеалы.
Салтыков заменил первоначальное жанровое определение пьесы «комедия» подзаголовком «драматическая сатира». Возможно, это было сделано с той целью, чтобы подчеркнуть отличие «Теней», характеризующихся широтой и остротой политического содержания, от распространенного типа комедии как социально-бытового произведения. Подчеркивалось такой заменой, по-видимому, и то обстоятельство,
