революционерами. Возможность таких метаморфоз иллюстрируется изменением в карьере французского политического деятеля Огюста Бильо. В эпоху Луи-Филиппа он принадлежал к оппозиции («был… свистуном»), после февральской революции 1848 г. примыкал к республиканцам, а после государственного переворота 2 декабря 1851 г. стал целиком на сторону Наполеона III.
Преферанс — предпочтение (франц. préférence).
…не можем оставаться равнодушными… ко всем этим «штукам и экивокам». — Вероятно, вольный перевод слов — with по biggodd nonsense about her, постоянно повторяемых Спарклером, персонажем романа Чарльза Диккенса «Крошка Доррит». В русских переводах 1858 г. (и в «Отечественных записках», и в отдельном издании) эти слова переводятся: «без всяких проклятых фокусов».
С природой одною я жизнью дышу, /Я чувствую трав прозябанье… — Перифраза строк из стихотворения Е. А. Баратынского «На смерть Гёте»: «С природой одною он жизнью дышал… / И чувствовал трав прозябанье».
…какие в прошлом году изрекал «Русский вестник» предики мальчишкам устами г. Белюстина. — Имеется в виду корреспонденция священника-публициста И. С. Беллюстина «Из Петербурга», опубликованная в газете «Современная летопись» (1862, № 23) — еженедельном приложении к «Русскому вестнику». В корреспонденции этой, посвященной петербургским пожарам, говорилось, в частности: «На кого указывает народ как на главную причину своих бедствий? Горько и тяжело, а нельзя скрыть — на учащуюся и ученую молодежь. Совершающиеся бедствия он ставит в неразрывной связи с предшествовавшими возглашениями, объявлениями — всею этою возмутительною нечистью, которую враги общественного спокойствия щедрою рукою сыпали в народ. Ради чести науки, ради стольких надежд, которые возлагались было на молодое поколение, не хотелось бы верить подозрениям народа. Но что, если и тут есть своя доля правды? Что̀, если и в самом деле эта молодежь, увлеченная погибельными возгласами проповедников анархии и всеобщего погрома, посредственно или непосредственно принимает в этом участие? — О, какую страшную судьбу готовит она себе!»
…публицист «Русского вестника»… не ссылается ни на македонян, ни на греков, потому что знает, что всякий читатель заранее уверен в его знакомстве и с теми и с другими — один из сигналов узнавания в неназванном «публицисте» «Русского вестника» Каткова — поборника классического образования.
Имеются в виду революционные прокламации.
…страшный пожар, бывший 28 мая в Петербурге — пожар Апраксина рынка, самый большой из петербургских пожаров 1862 г.
…а четвертака даже и не показываю. — В статье Каткова «Одного поля ягоды» («Русский вестник», 1861, № 5) говорилось о продажных журналистах: «Зарезать они не зарежут, но не кладите вашего четвертака плохо» (стр. 26). Салтыков переадресовывает эти слова сотрудникам «Русского вестника» и самому Каткову.
…«Бруки и Броки»… — «Китайские ассигнации». — Имеются в виду какие-то высказывания Каткова периода его либерализма. В конце 50-х годов в «Русском вестнике» много говорилось о финансовом кризисе в различных странах, о вреде ассигнаций, обесценивающих деньги, и т. п. Такого рода «иностранные материалы» часто содержали в себе критику русских порядков вообще. О Бруке см. прим. к стр. 217. Брок — видимо, русский министр финансов П. Ф. Брок. Нарочитое искажение его имени не раз встречалось в журналистике 60-х годов. См., например: А. И. Герцен, Собр. соч. в тридцати томах, т. XII, М. 1957, стр. 446: «министр финансов… Брик, Брак, Брук».
…если нынешние титулярные советники суть раскаявшиеся прогрессисты, то кто же мешает нынешним прогрессистам заключать в себе, как в зародыше, будущих титулярных советников?.. — Подобные утверждения, в несколько измененной форме (вместо «прогрессистов» появляются «нигилисты»), повторяются Салтыковым в «Нашей общественной жизни» (декабрь 1863 г., январь 1864 г.). В рецензии они направлены в первую очередь против «титулярных советников», против Каткова и других реакционных публицистов, некогда выступавших в роли «прогрессистов». Но в какой-то степени такие утверждения обращены и против современных «прогрессистов»: они, по мнению Салтыкова, могут проделать ту же эволюцию, которую в свое время проделал Катков и ему подобные. Позднее, в полемике с «Русским словом», Салтыков акцентирует именно этот второй смысл (см. об этом в т. 6 наст. изд.).
Князь Серебряный. Повесть времен Иоанна Грозного Соч. гр. А. К. Толстого. 2 тома, СПб. 1863 г «Совр.», 1863, № 4, отд. II, стр. 295–306.
Исторический роман «Князь Серебряный» был опубликован первый раз в «Русском вестнике» в 1862 г. Возобновленный с февраля 1863 г., «Современник» открыл свой полемический огонь прежде всего по катковскому органу и потому не мог обойти молчанием напечатанное в нем произведение А. К. Толстого, тем более что оно сразу же завоевало внимание самых широких слоев читающей публики.
Однако критический разбор романа А. К. Толстого представлял известные трудности. Роман обладал несомненными художественными достоинствами. К тому же А. К. Толстой занимал в общественной и литературной борьбе особую позицию[179]. По собственным его словам, он был «двух станов не боец, а только гость случайный». В 60-х годах он выступал как идейный противник революционной демократии, но, несмотря на свой консерватизм, отрицательно относился к бюрократической централизации, к полицейским репрессиям, к правительственному деспотизму. Он не скрывал своего несогласия с арестом Чернышевского. А. К. Толстой был воинственным сторонником теории «чистого искусства», но вместе с тем являлся с братьями Жемчужниковыми автором сатирических произведений, выходивших под именем Козьмы Пруткова.
Салтыков нашел выход из положения, избрав для своей рецензии пародийно-юмористическую форму. «Князь Серебряный», с его аристократическими тенденциями и романтизацией боярской старины, производил на фоне 60-х годов архаическое впечатление. Салтыков и «спрятался» поэтому под маской полуграмотного отставного учителя, уровень воззрений которого не шел дальше истории Карамзина, соответствующим образом стилизовав свой текст.
Критика в злой рецензии Салтыкова на это «византийское сочинение» направлена против исторических взглядов А. Толстого, идеализировавшего феодальную Русь, осуждавшего преобразовательную деятельность Ивана Грозного не только за жестокие методы, но по самому существу. Салтыков иронизирует над формальными особенностями романа, обремененного чрезмерной стилизацией и натуралистическими деталями (описания царского стола и др.). На это последнее обстоятельство обращали внимание и друзья А. К. Толстого, например, А. А. Фет[180] .
Рецензия на роман «Князь Серебряный» примечательна еще в одном отношении: по ней видно, что Салтыков уже вынашивал зерна замысла «Истории одного города», полемически отталкиваясь, между прочим, и от художественной методологии прочитанного романа, да и всей исторической романистики того времени. За «простосердечными» рассуждениями отставного учителя скрываются и собственные серьезные раздумья сатирика. Наивному реализму и натуралистическому бытовизму обыкновенных исторических романистов Салтыков противопоставляет уже точно сформулированный сатирический принцип, согласно которому художник должен, подобно разгневанному «промыслу», употреблять «орудиями не действительных людей, а, так сказать, подобия их, или лучше сказать, такие сомнительные существа, которые имели бы наружный человеческий облик, но внутреннего человеческого естества не имели бы». Все глуповские «градоначальники» созданы по этому принципу.
Изображение богатства и роскоши, развращающих правительственную верхушку, противопоставление земным интересам небесных, появление «градоначальника», приводящего грешников к очищению и покаянию, — набросок, из которого впоследствии выросла тема главы «Поклонение Мамоне и покаяние».
…украшением любой книжки «Северных цветов»… как сам «Князь
