подлежали административной высылке «из мест жительства в другие губернии» (см. «Крестьянское движение 1827–1869», М. 1931, вып. II, стр. 19, 158; см. также заметку «Крестьяне-демагоги» в К, 1863, л. 160, 1 апреля. — Герцен, т. XVII, стр. 114). Салтыков в 1868 г. более чем скептически относится к толкам о революционных настроениях крестьян, усматривая в них сознательное запугивание царизма крепостниками с целью усиления реакционного политического курса.
Дантист — зубосокрушитель. См. «Проект современного балета» и прим. к стр. 121.
…горе тому, кто оплошал в мундирный день! <…> Тысячи обвинений <…> посыплются на его голову <…>; дрянные, по-видимому, людишки, а подите-ка, уберегитесь от их. белых, поганых зубов! — Современники, знавшие обстоятельства службы Салтыкова в Рязани, относили эти строки, как и фразу о «малом, который отлично владеет французским диалектом» (стр. 215) к рязанскому губернатору Н. А. Болдареву, Н. Н. Кузнецов вспоминал впоследствии: «Салтыков описал этого губернатора в своем произведении «Нарцисс, или Влюбленный в себя» в лице субъекта, блиставшего французским языком и белыми зубами <…>. Губернатор наговорил в Петербурге на Салтыкова разные разности и, между прочим, что он не ходит в табельные дни наравне с другими чиновниками в собор и не является к нему, губернатору, с служебными визитами на Новый год и другие большие праздники, что Салтыков социалист и нигилист» («Салтыков в воспоминаниях», стр. 521). В очерке «Новый Нарцисс…» нет описания подобного субъекта. Ошибка памяти мемуариста связана с тем, что этот очерк, напечатанный четырьмя месяцами ранее, вызвал тогда же, наряду с первыми тремя «Письмами о провинции», бурю недовольства среди рязанской чиновной верхушки (о наговорах Болдарева на Салтыкова см.: С. А. Макашин. Новое о Щедрине. — «Лит. газета», 1946, № 8, 16 февраля, и его же комментарий к мемуарам Кузнецова в «Салтыков в воспоминаниях», стр. 801–802).
Литераторы-обыватели. — См. одноименный очерк в т. 3 наст. изд.
Письмо четвертое Впервые — ОЗ, 1868, № 9, отд. II, стр. 98-112 (вып. в свет 7 сент.).
Работу над «письмом» Салтыков начал, очевидно, в середине мая 1868 г. 23 мая он писал Некрасову: «…Уведомьте, следует ли писать продолжение писем из провинции. У меня начато 4-е письмо».
В изд. 1869 «письмо» было перепечатано с незначительными изменениями. При подготовке «письма» к изд. 1882 Салтыков значительно сократил текст (в частности, были сняты некоторые абзацы, восходящие к первоначальной редакции «Легковесных»). Кончалось «письмо» в ОЗ и изд. 1859 следующим текстом после абзаца «Петербургская журналистика нередко…» (стр. 232):
Вновь повторяем: не станем разбирать, насколько правы или не правы так называемые «постепеновцы» в своих стремлениях; ограничен или достаточно обширен их взгляд на вещи. Станем на точку зрения сравнительную, и что же мы увидим? С одной стороны, историографов, которые, так сказать, ведут первобытную борьбу за существование, которые ничего перед собою не видят, кроме куска мяса; с другой стороны — людей скромных, быть может, недалеко дерзающих, но во всяком случае преданных тому делу, которому взялись служить.
Спрашивается: на чьей стороне перевес?
Внимание Салтыкова в «Письме четвертом» сосредоточено на третьей общественной группе, место которой в «распре» старых, консервативно-реакционных, и новых, либерально настроенных, сил провинции — «историографов» и «пионеров» — было обозначено ранее в «Письме первом», лишь мимоходом: «Середку (хор) занимают так называемые фофаны…» (стр. 187). Фо̀фан — просторечное обозначение недалекого, тупого человека, синонимичное словам: простак, простофиля, дурак, глупец. В образной системе «Писем о провинции» «фофаны» — послушливая масса бездумных исполнителей любых предначертаний сверху. Эпикурейски-потребительский взгляд на жизнь роднит «фофанов» с реакционными «реформаторами» — «ненавистниками». И хотя, в отличие от этих последних, «фофаны» не претендуют на «высшее призвание» или какое-либо собственное «знамя», «фофанству» в рассуждениях Салтыкова отводится чрезвычайно важное место как явлению общественно опасному: бездумно-покорные исполнители — опора и орудие для всяких сил реакции, в том числе и для «историографов». В связи с этим собирательные сатирические образы «фофан», «фофаны», «фофанство» получают в «письме» и более широкий смысл обличения стихии социальной пассивности и бессознательности вообще, в любой социальной среде. «Фофаны» и «фофанство» — одна из последних ступенек к созданию образа «глуповцев» и «глуповства» в «Истории одного города». Осмеяние «фофанского смиренства» и умственной нищеты предвосхищает также и один из центральных мотивов «Современной идиллии»: реакции удобнее иметь дело с «фофаном», чем с «человеком незаспанным и несопящим». «Теории, в силу которой благополучие общества ставится в зависимость от размножения фофанов», — теории идеологов авторитарно-деспотической власти — Салтыков противопоставляет свой просветительский тезис: «Успех какой бы то ни было страны находится в зависимости <…> от деятельного участия в ней живых и сознательных сил».
В «Письме четвертом» новыми конкретными черточками дополняется и собирательный образ «историографов», которые обрисованы здесь в их «бонвиванской» ипостаси, что сближает их с «помпадурами новейшей формации», подобными Феденьке Кротикову из «Помпадуров и помпадурш» (очерк «Помпадур борьбы, пли Проказы будущего», 1873), и с «легковесными» из «Признаков времени» (близость к последним подтверждается, в частности, тем, что в «Письме четвертом» использованы фрагменты первой редакции очерка «Легковесные»).
Негласный цензор «Отеч. записок», член Совета Главного управления по делам печати Ф. М. Толстой в частном письме к Некрасову замечал, что в сатирические категории «легковесных, историографов или фофанов» попадают «все руководители общественного и государственного строя» России (письмо около 8 -10 сентября 1868 г. — ЛН, т. 51/52, стр. 593–594).
…изучить Поль де Кока и прочих классиков, потом выслушать курс наук в заведении минеральных вод…— Следуя не вполне обоснованной традиции, установившейся в русской демократической критике и литературе, Салтыков употреблял имя Поля де Кока как нарицательное, для обозначения безыдейности, низменности духовных интересов, эротической непристойности. В таком же значении фигурируют в салтыковской сатире И. И. Излер и его Заведение искусственных минеральных вод («Минерашки») — скандально известный у петербуржцев увеселительный сад в Новой деревне, с цыганами и фривольной французской эстрадой и опереттой.
Науки юношей питают…— Из оды Ломоносова «На день восшествия на престол имп. Елисаветы Петровны 1747 года».
Je suis solide au poste, // Car j’ai un fief tempérament! (Я крепко держусь на своем посту, // Ибо непреклонен). — Из каскадной песенки гастролировавшей в Петербурге французской шансонетки Лафуркад. По-видимому, из ее репертуара извлечены и другие песенки, популярные среди историографов.
Историографские помпадурши — любовницы и наперсницы «историографов» (см. «Помпадуры и помпадурши», т. 8 наст. изд.).
Было время <…>, когда мы думали даже, что вот-вот окопаемся от целого мира…— Эзоповское указание на режим военно- полицейской диктатуры и на политику националистического изоляционизма николаевского царствования перед Крымской войной.
…не можем забыть <…> одного учителя географии, который <…> в учебнике своем написал: «Россия есть бутылка <…> благонадежно закупоренная»… — Намек на К. И.
