Том 8. Помпадуры и помпадурши. История одного города

благородного или же направляемых к удовлетворению мщения, своекорыстия и других гадких стремлений»[213].

Историческим фоном сатиры в «Помпадурах и помпадуршах» являются 60-е — начало 70-х годов прошлого века. В общественной жизни страны это период сначала острого кризиса политики господствующего класса в результате сложившейся в стране революционной ситуации, период так называемого «правительственного либерализма», а затем период ликвидации этого кризиса путем перехода самодержавия, оправившегося от революционно-демократического натиска 60-х годов, к «твердому курсу» реакции.

Рассказы о «помпадурах» создавались параллельно возникновению этих явлений в общественно- политической жизни страны, как непосредственный отклик на них. В салтыковской галерее «помпадуров» нашли себе место типические представители всех фаз правительственной политики периода реформы и первого послереформенного десятилетия — от либеральной демагогии до воинствующе-реакционного курса. Наиболее яркими сатирическими обобщениями являются здесь «либеральствующий помпадур» Митенька Козелков и реакционный «помпадур борьбы» Феденька Кротиков.

Изображая в галерее «помпадуров» и в характеристиках поддерживающих или противостоящих им «партий» все «разнообразие направлений» в политике господствующего класса периода кризиса 60-х годов, Салтыков вместе с тем остро вскрывает единую реакционную сущность всех этих, лишь формально (в «номенклатуре» и фразеологии) отличных друг от друга направлений, устанавливает мнимость их «разнообразия».

В губернии, которой управляет Козелков, существуют две главные политические партии — «консерваторов» и «красных», то есть либералов. Каждая из них, в свою очередь, подразделяется на три партии — итого шесть партий, которые находятся во взаимной «борьбе» друг с другом. Однако «борьба» эта ведется, как оказывается, лишь только потому, что консерваторы утверждают: «шествуй вперед, но по временам мужайся и отдыхай!», а «красные» возражают: «отдыхай, но по временам мужайся и шествуй вперед!»

Салтыковсхая характеристика «разногласий», разделявших «великие партии» «консерваторов» и «красных», заставляет вспомнить известное ленинское определение: «Пресловутая борьба крепостников и либералов, столь раздутая и разукрашенная нашими либеральными и либерально-народническими историками, была борьбой внутри господствующих классов, большей частью внутри помещиков, борьбой исключительно из-за меры и формы уступок»[214].

В биографическом отношении «Помпадуры и помпадурши» связаны во многом, как уже это замечено выше, со служебным опытом Салтыкова 60-х годов. Служба на посту вице-губернатора в Рязани и Твери (1858–1862) и затем на посту председателя казенной палаты в Пензе, Туле и опять Рязани (1865–1868) снабдила Салтыкова богатым запасом наблюдений над социально-политической обстановкой в стране в динамичную эпоху 60-х годов. Личные деловые наблюдения над практикой «реформированного» административного аппарата самодержавия, практикой, которую писатель так досконально изучил и притом в тех ее — губернских и уездных — звеньях, где она непосредственно соприкасалась с управляемым народом, позволили Салтыкову со всей отчетливостью увидеть подлинные политические результаты «великих реформ».

Салтыков показывает, что происшедшая смена старых, «недостаточно глянцевитых помпадуров» николаевского режима «помпадурами» «более щегольской работы», специально приспособленными к новому курсу, на который вынуждено было вступить правительство Александра II, ни в малейшей мере не затронула самых основ существовавшего режима, как режима противонародного, деспотического.

В сатирическом цикле о помпадурах Салтыков срывает все либеральные маски, в которые рядились царизм и его слуги в эпоху «кризиса верхов» и реформ. Писатель показывает подлинную социальную суть самодержавной власти и ее государственно-бюрократического аппарата.

III

«Помпадуры и помпадурши» представляют собой цикл самостоятельных рассказов. Каждый из них можно читать отдельно. Однако, расположив рассказы для издания их книгой в определенной системе, Салтыков придал сюите идейно-художественную цельность единого произведения крупного масштаба[215]. Структурно и тематически эта система состоит из пяти последовательных групп или частей, которым предшествует общее введение «От автора».

В первую группу входят три рассказа: «Прощаюсь, ангел мой, с тобою!», «Старый кот на покое» и «Старая помпадурша». Темой их являются отъезд и проводы старого губернатора, назначенного «еще при прежнем главноначальствующем», то есть при царе Николае I, жизнь и литературно-административные занятия отставного помпадура, его отношения с новым губернатором, наконец, характеристика помпадурши.

Первые рассказы цикла не раз пытались свести к невинной насмешке над «помпадурами» и над их безобидными романами с «помпадуршами». К этому склоняла самая «тональность» рассказов. Они блещут всеми красками щедринского юмора, но написаны в спокойной манере бытового, реалистического очерка. Однако значение даже первых рассказов далеко выходит за рамки бытовой сатиры. Уже здесь Салтыков дает замечательные обобщения полицейско-бюрократической системы царизма, предвосхищающие будущую «Историю одного города». Таковы, например, вошедший в политическую пословицу помпадурский афоризм «Обыватель всегда в чем-нибудь виноват» или обращение нового помпадура к подчиненным при вступлении в должность: «Я вам закон, милостивые государи. Я — закон, и больше никаких законов вам знать не нужно».

Вторую группу цикла образуют также три рассказа: «Здравствуй, милая, хорошая моя!» (тема — приезд нового губернатора), «На заре ты ее не буди» (наставления, которые дает губернатору правитель канцелярии во время дворянских выборов) и «Она еще едва умеет лепетать» (либеральное пустозвонство губернатора, завершающееся знаменитым «разорю!»).

Все три рассказа посвящены одному и тому же «герою» — губернатору Митеньке Козелкову. Это один из наиболее ярких и полно разработанных сатирических образов всего «помпадурского» цикла. Козелков — тип нового, послереформенного губернатора. Он принадлежит к той плеяде «молодых бюрократов», которые отличались тем, что «ходили в щегольских пиджаках, целые дни шатались с визитами, очаровывали дам отличным знанием французского диалекта и немилосерднейшим образом лгали». Козелков, сверх того, беспардонный болтун. Однако его либерально-лживая болтовня есть не что иное, как «преданное фрондерство». Она прикрывает, маскирует «либеральными» фразами о «свободе торговли» и т. п. политику, направленную на охраненне в неприкосновенном виде всех основ самодержавно-крепостнического строя. Эту политическую программу Козелков формулирует в следующих словах: «Я желаю, во-первых, чтобы у меня процветала торговля, во-вторых, чтобы священное право собственности было вполне обеспечено, и в-третьих, наконец, чтобы порядок ни под каким видом нарушен не был». Закономерным финалом «либерального» красноречия Козелкова является вырвавшийся у него возглас «раззорю!», знаменовавший, что необходимость в либеральной маскировке окончилась и наступили «новые времена».

Этими «новыми временами» явился твердо обозначившийся курс на реакцию, взятый правительством Александра II во второй половине 60-х годов. Для проведения этого курса потребовались новые деятели, типические «портреты» которых и дает Салтыков в трех следующих рассказах цикла, образующих его третью группу: «Сомневающийся», «Он!!» и «Помпадур борьбы…».

Политическая и общественная реакция всегда обостряла силу и резкость салтыковской сатиры. Тональность рассказов о «помпадурах» реакции совсем иная, нежели тех, которыми начинается цикл. Изменяется и поэтика. Увеличивается удельный вес таких сатирических приемов, как гипербола, фантастика, гротеск. Рассказы третьей части написаны Салтыковым после создания «Истории одного города» и по своей манере, тематике и общему тону ближе всего стоят к летописи города Глупова.

Произвол, полную бесконтрольность привилегированной бюрократии над полностью бесправным народом Салтыков изображает в рассказе о «сомневающемся помпадуре», который был подавлен и уничтожен, узнав от правителя канцелярии о существовании «какого-то закона», с которым и он, помпадур, обязан будто бы считаться. «После этого… после этого… зачем же мы, помпадуры, нужны?!» — восклицает