14. (13) «Поклонение мамоне и покаяние» —»» № 4
15. (14) «Подтверждение покаяния. Заключение» —»» № 9
16. (3) «Приложение. О корени происхождения глуповцев» —»»»
Из приведенных в скобках цифр видно, что в первом отдельном издании «Истории одного города» (СПб. 1870) порядок расположения материала был существенно изменен. Теперь вслед за главками «От издателя» и «Обращение к читателю от последнего архивариуса-летописца» следовали главы «О корени происхождения глуповцев», «Опись градоначальникам», «Органчик», «Сказание о шести градоначальницах», новая, написанная уже после публикации «Истории одного города» в журнале, главка «Известие о Двоекурове», затем «Голодный город», «Соломенный город», «Фантастический путешественник», «Войны за просвещение», «Эпоха увольнения от войн», «Поклонение мамоне и покаяние», «Подтверждение покаяния. Заключение» и, наконец, сводные «Оправдательные документы», куда вошли «сочинения» Бородавкина, Микаладзе и Беневоленского. В последующих прижизненных изданиях (СПб, 1879 и СПб. 1883) порядок расположения глав больше не менялся.
Появление «Истории одного города» в печати произвело на русскую критику довольно сложное впечатление. В сущности, еще только приступая к характеристике нового произведения, русская «газетная» критика, следившая за художественным отделом возрожденных «Отеч. записок», сразу же начала высказывать самые противоречивые суждения. «История одного города» Салтыкова, пишет, например, в своей небольшой статье критик демократической «Недели» в марте 1870 года, «тянется в обеих книжках и обещает продолжаться и в следующих. Это превосходная, мастерски написанная сатира на градоначальников, и мы советовали бы нашим влиятельным людям познакомиться с этим новым произведением талантливого рассказчика прежде, чем они решатся подать свой голос за проект о расширении губернаторской власти»[246]. «История одного города», или «старая дребедень, запоздавшая на белом свете»[247], — сообщает, в свою очередь, С. С. Окрейц в газете «Петербургский листок», в том же 1870 году, — к несчастью, продолжается. «Письма о провинции» г. Щедрина, к несчастью, тоже продолжаются»[248]. Большинство русских сатириков, утверждает некто Л. Л. в консервативном в ту пору «Новом времени», «ловко умеют подсмеяться, подшутить, но немногие из них настолько могут возвыситься над окружающей средой, чтоб вполне явиться нравственными бичами общества… Представителем такого рода сатиры у нас является Щедрин…» [249]. «Произведения г. Щедрина, — рассуждает на ту же тему С. Т. Герцо-Виноградский, — касаются только небольшого числа администраторов среднего полета и известного направления», читая их, «вы часто недоумеваете, куда бьет его сатира»[250] и т. д.
Еще больше разногласий в общей оценке «Истории одного города» вызвало появление в свет ее отдельного издания. «История одного города», — пишет, например, в конце 1870 года анонимный рецензент либеральных «С.-Петербургских ведомостей», — принадлежит, по нашему мнению, к числу наиболее удачных произведений г. Салтыкова за последние годы. Эта юмористическая «история», пожалуй, даст больше материалов для уразумения некоторых сторон нашей истории, чем иные труды присяжных историков»[251]. «Историзм» «Глуповского Летописца» отметил и находящийся за границей И. С. Тургенев, посвятивший книге Салтыкова специальную критическую статью, напечатанную 1 марта 1870 года в английском журнале «The Academy». Считая, что «История одного города» — оригинальная «сатирическая история русского общества во второй половине прошлого и начале нынешнего века» и что ее с интересом прочтут не только «любители юмора и сатирического духа», но и «несомненно примет во внимание и будущий историк», изучающий те перемены, которые преобразовали за последние сто лет «физиономию российского общества», Тургенев особо подчеркивает своеобразие щедринской сатиры — ясный и трезвый реализм «среди самой… необузданной игры воображения», — неизменно преувеличивающей истину «как бы посредством увеличительного стекла»[252], но никогда не искажающей ее сущности. Почти одновременно с Тургеневым, но с совершенно иных позиций в журнале «Вестник Европы» со статьей «Историческая сатира» выступил А. С. Суворин. «Смешав» мнение автора с мнением глуповских архивариусов и заявив, что хотя Салтыков и писал «сатиру» на подлинную историю России, с его точки зрения, «ни история, ни настоящее вовсе не говорят нам ничего похожего на те картины, которые нарисовал г. Салтыков»[253], Суворин обвинил писателя в стремлении «поглумиться» над массами, барски- пренебрежительно «позлословить» над темными и забитыми «глуповцами». Статья Суворина, подписанная псевдонимом «А. Б — ов», вызвала резкое возмущение со стороны самого сатирика, заявившего в упомянутых выше и печатаемых в наст. томе письмах в редакцию «Вестника Европы» и к А. Н. Пыпину, что г-н А. Б — ов приписал ему такие желания и намерения, каких он «никогда не имел», да и не мог иметь. Полную внутреннюю несостоятельность критического выступления Суворина раскрыл в 1873 году и сатирический журнал «Искра» — один из лучших демократических журналов 60-70-х годов. Исключительно высоко оценив творчество писателя в целом («г-н Щедрин относится к числу самых отрадных явлений в нашей литературе»), безымянный критик «Искры» (возможно, А. М. Скабичевский[254]) отметил в статье Суворина скрытую «пенкоснимательную» попытку свалить сатиру Щедрина на одного «бедного Макара», чтобы не увидеть «в глуповцах… себя и своих собратий». Цель же «Истории одного города», утверждает критик «Искры», «заключается вовсе не в том, чтобы осмеять русскую историю вообще или нравы какого-либо века в частности», а в том, чтобы «выставить на вид в нескольких исторических чертах народной жизни вопиющий общественный недостаток нашего же времени, именно: ту возмутительную пассивность, с которою общество наше переносит всякие безобразия и самодурства, относясь к ним не только как к тяготеющему року, но и как к чему-то должному и даже высокосвященному…»[255]. Противостоящие друг другу статьи Суворина и «Искры» и — в какой-то мере — суждения И. С. Тургенева[256] собственно и легли в основу последующих критических отзывов о «глуповской эпопее», в зависимости от литературных взглядов и политической ориентации исследователей на самые различные лады варьируясь в работах 1870–1910 годов (С. С. Трубачев, О. Ф. Миллер, К. К. Арсеньев, А. Н. Веселовский, Вл. Кранихфельд и др.). Решить затянувшийся спор о «смысле» «Истории одного города» фактически оказалось по силам только советскому литературоведению, раскрывшему органическое единство ее исторической формы и ее политического и философского содержания.
Не поняв замысла «Истории одного города» в целом, дореволюционное русское литературоведение не случайно увидело в ней «сатиру», «зеркало которой обращено не к настоящему, а к прошедшему»[257]. Многие «бесхитростные» рассказы «смиренных» глуповских летописцев действительно содержат в себе намеки на самые различные стороны иногда подлинной, иногда фантастически-легендарной, но, как правило, достаточно хорошо известной русскому образованному читателю «Истории Государства Российского». Так, например, собственно «история» Глупова, по сведениям глуповских архивариусов, началась только тогда, когда древние предки глуповцев — наивные и безалаберные головотяпы, — устав от взаимной вражды, взаимных «надругательств и разорений», вняли мудрому совету древнего старца Добромысла и
