принимался вежливо, но настойчиво допрашивать:
– Майкл, зачем ты разговариваешь с Петрой, если знаешь, что ей не нравишься? Майкл, зачем ты это делаешь? Ты же знаешь, что ей не нравишься, зачем ты с ней разговариваешь? Зачем, Майкл? Скажи. Мне просто любопытно, я мог бы поучиться на твоем обширном сексуальном опыте. – Обычно он предлагал мне заткнуться и повернуться лицом вперед, и тогда я говорил: – Это чтобы повыпендриваться перед Петрой? Ты поэтому меня просишь отвернуться? Показать ей, какой ты авторитет? Думаешь, от этого ты ей понравишься? По твоему обширному сексуальному опыту, это помогает, а, Майкл? Скажи, я хочу научиться.
И так далее в том же духе, пока он не давал мне в глаз.
Если он садился в автобус и не заводил разговор с Петрой, я поворачивался и говорил:
– Майкл, почему ты сегодня не разговариваешь с Петрой? Почему ты с ней не разговариваешь? Потому что наконец понял, что ей не нравишься? Поэтому? Ты поэтому с ней не разговариваешь? Может, тебе стоит пробовать и дальше, а, Майкл? Кто знает – может, ты ей понравишься, если будешь настойчив, кто знает. Или это потому, что ты сегодня не в военной форме, а, Майкл? Ты поэтому не разговариваешь с Петрой? Потому что знаешь, что в военной форме ты сексуальнее? Поэтому, да? Скажи, Майкл, я хочу поучиться на твоем обширном сексуальном опыте.
И так далее в том же духе, пока он не давал мне в глаз.
Чем дольше я его подначивал, тем сильнее он меня бил, но дело того стоило. Благодаря нашим отношениям с Майклом Картером к концу пятого класса я сидел в самом заду середины, почти в начале зада. (Таким образом, я оказался совсем рядом с Петрой. Про себя я считал, что нравлюсь ей, но это уже другая история.)
В результате в младшем шестом классе, как раз когда появился Барри, я наконец попал на заднее сиденье. Я был одним из тех, чей автобусный статус был значительно выше школьного. Все удачно совпало: не думаю, что мне выпал бы шанс приблизиться к Барри, если б он не ездил тем же автобусом.
Через несколько недель, когда я решил, что он, как минимум, уже должен смутно распознавать мое лицо, я подошел к нему на автобусной остановке и заговорил. Я психовал – был спокоен – готов ко всему, – так что просто ринулся в атаку:
– Холодно, да?
– Да, – ответил он.
– Автобус немного опаздывает.
– Да.
– Сейчас, кстати, ноябрь, – сказал я.
– Ну и что с того, – спросил он, – что автобус опаздывает в ноябре?
– Я имею в виду – холодно.
– Точно.
– Я хочу сказать, в ноябре всегда холодно, – объяснил я.
– Ну да. Ну да, – отвечал он.
– Слушай, – сказал я, – может, сядешь на заднее сиденье? Там лучше.
– Хорошо, – ответил он.
ЕСТЬ! ЕСТЬ! ЕСТЬ! ЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕССССССССССССТТЬ! ЕСТЬЕСТЬЕСТЬ! ЕСТЬ! ЕСТЬ! ЕСТЬ!
У моего мозга случился оргазм. Просто невероятно!
Вот так Вот вам вся правда-правда. Так началась наша дружба.
Глава пятая
Среда, середина дня. Регби. Мистер Дин, неотразимый в красных трениках с начесом, оранжевых носках, фуфайке с надписью
Потом мы распределяемся по командам: сначала хорошие игроки, потом жирные плохие, потом я, потом худые плохие, потом слизняки и христиане.
Лекция окончена, команды составлены, все на местах. Мистер Дин подносит к губам зеленый свисток. Начать игру толком не готов никто, поскольку все знают, что сейчас будет.
– Давайте, парни, – поживее!
Мы изображаем живость. Он дует в свисток. Звука нет. Это случается каждую среду но никто никогда не напоминает ему, что свисток не работает, поскольку все мы хотим, чтобы он выглядел мудаком, каковым он и выглядит.
– Черт, свисток накрылся. Так я и знал. Кто сбегает и принесет мой свисток?
Вызываются все курильщики, выбран Анстэд. Он медленно бредет, по пути достав сигареты и зажигалку из кармана тренировочного костюма, валяющегося на боковой линии. Все понимают, что он не вернется, но молчат. Чтобы убить время, мистер Дин устраивает нам тест на выносливость.
Тест на выносливость не проходит никто. Парочка христиан смиренно блюют за линией ворот.
Коэн сообщает мистеру Дину, что предпочел бы посмотреть телевизор, так что вместо запланированного замера выносливости на нас извергается еще одна нотация.
Мистер Дин замечает, что Анстэд не возвращается. Мы все притворяемся страшно обеспокоенными и стараемся убедить мистера Дина, что, должно быть, виноват какой-то ужасный несчастный случай. Остальные курильщики предлагают вызвать «скорую помощь». Мистер Дин доводит до нашего сведения, что он не вчера родился и Анстэд у него еще попляшет. Я говорю, что тоже хотел бы записаться в школьный кружок бальных танцев, и мистер Дин обещает еще показать мне «...что-то» (поскольку придумать ничего не может).
Нас разводят на позиции перед игрой и информируют, что судить ее будут с присвистом. Мистер Дин сует пальцы в рот, мы изображаем «живость», он дует. Три или четыре попытки, но, покраснев от натуги, он издает лишь невнятный «шьюить». Я предлагаю научить его свистеть вслед девчонкам. Мистер Дин смотрит с подозрением, не понимая, хочу я помочь или издеваюсь, в конце концов угадывает и грозит показать мне «...что-то».
Он пытается спасти свое достоинство, изобразив обычный свист, но пальцы прижимает к подбородку. Утомившись унижать мистера Дина, наш капитан бьет из центра, и матч начинается сам собой.
Судья свистит тихо, поэтому легко притворяться, что не слышал шипа, или, наоборот, – слышал, когда никакого шипа не было. Мистер Дин вскоре теряет всякий контроль над игрой. Команды, однако же, не погружаются в хаос – между ними царит замечательное взаимопонимание, они усердно поддерживают друг друга, делая все, чтобы неверно истолковать любую команду судьи. Все тридцать игроков на поле трудятся в гармонии, изображая стремление выиграть, а на самом деле сосредоточившись лишь на том, чтобы довести мистера Дина до нервного срыва.
К примеру, на линии ворот синих выстраивается идеально ровная шеренга, а мистер Дин, стоя в сотне ярдов под полосатыми воротами, вопит:
– СХВАТКА! СХВАТКА! СЮДА! БЕГИТЕ СЮДА! ВЫ СЛЫШИТЕ? ВЕРНИТЕСЬ! НЕ НАДО НА ТУ ЛИНИЮ! ТАМ НЕТ ЛИНИИ! ВЫ ЧТО ДЕЛАЕТЕ? ВЕРНИТЕСЬ! ТАК НЕ ИГРАЮТ! ВЫ ЖЕ ПЛОЩАДКУ УСТУПАЕТЕ, СИНИЕ! ХОРОШО, ХОРОШО, ПОДОЖДИТЕ!
Голос у него слабый, но различимый. Он тусуется в воротах уже несколько минут. Мы держимся в стенке.
Затем Эткинс вырывается, мчится через все поле и останавливается в двух ярдах от линии ворот, божась, что слышал свисток. Мистер Дин не знает, что делать, поэтому назначает пенальти, – это уже
