места, возбуждаются и расходятся. И так происходит много раз подряд. Кажется, что вот-вот, начнется всеобщая вакханалия, групповуха со многими участниками. Однако это произойдет позже, в самом конце праздничного мероприятия, а пока, это всего лишь прелюдия.
После того, как неподалеку от стойбища появился Лихой, а случилось это позавчера вечером, я воспрял духом, и был готов к побегу уже на следующий день. Но не сложилось, и виной тому послужил мой нечаянный знакомец и собрат по несчастью, Родион Никитин. Этот храбрый парень, воспользовался моментом, когда на реке ему сняли колодку, голыми руками убил одного из своих охранников, бросился в воду и, вплавь, перебрался на другой берег. Затем, видимо почувствовав себя, в относительной безопасности, он помахал всполошившимся дикарям из охраны ручкой и бросился бежать. Это была его третья попытка и, к сожалению, как и предыдущие две, она закончилась неудачей. Его догнали через несколько часов. В руки «зверьков» он не дался. Егерь дрался до последнего и, потехи ради, его затравили собаками, так что, когда утром меня вывели из темницы, то первое, что я увидел, это голову Никитина, которая торчала посреди стойбища на длинном осиновом шесте.
Кажется, а причем здесь я? Как оказалось, при всем. Дикари решили усилить меры безопасности, заметили, что я оклемался после жестоких побоев и, на всякий случай, одели на меня такую же колодку, которая ранее висела на плечах пленного московского егеря. Теперь, снять ее мне должны были только во время праздника, на котором я в данный момент и нахожусь. Положение не завидное, тем более что как я и предполагал, протрезвевший патриарх Сурик, от своих слов, что он поможет мне бежать, отказался в самой категорической форме. Так мало того, еще и посмеялся надо мной. Скотина!
Впрочем, это было ожидаемо. Я не расстроился, и решил ждать благоприятного момента. Вчерашний день прошел как в тумане. Дикари таскали меня подобно игрушке с места на место, то вновь кидали в подвал, то выдергивали на поверхность, водили по стойбищу, и здесь я «познакомился» с шаманом Косей, очень худым человеком с тонкими чертами лица, лет около тридцати. По виду, ну, натуральный сельский учитель, вроде Антона Палыча Чехова, только очков не хватает. Однако это по виду, а на деле Кося зверюга, каких еще поискать надо, хитрый, умный и чрезвычайно коварный тип, с полутораметровым резным посохов в руках, который подошел ко мне вплотную, посмотрел прямо в глаза, и прошипел:
— Я тебя насквозь вижу, и ты не сбежишь. Твоя судьба, быть рабом Кусаки на том свете и проводником для его души в царство мертвых. Ты умрешь мучительной смертью!
Он много говорил, по большей части угрожал и ругал меня нехорошими словами, а мне оставалось только молчать, и изображать покорность. Кося на это, не повелся, отвесил мне десяток хлестких пощечин, разбил подзажившие губы, плюнул в лицо, и приказал охране не спускать с меня глаз. Дикари наказ шамана выполнили со всем своим старанием, наблюдали за мной постоянно, и даже ночью, в подвал, где я находился не один, а в компании все тех же затурканных жизнью и обстоятельствами селян, пару раз заглядывали.
И вот, наступило утро, так и хочется сказать: «стрелецкой казни», хотя меня должны убить только вечером, а ощущения весь день были такими, что казалось, это произойдет всего через несколько минут. Дикари в стойбище готовились к празднику и погребению своих павших воинов. Селян забрали на работы, а меня вывели из подвала только после полудня. Вокруг моей шеи обвязали толстую и покрытую жиром веревку, а затем, подобно скотине привязали к деревянному столбу, глубоко вкопанному в землю и служившему опорой для чего-то, что напоминало коновязь. Колодка на шее держит мои плечи в одном положении, не разогнуться и толком не пошевелиться, мышцы затекли, я жду своей участи и морально настраиваюсь на скорый бой.
Ближе к вечеру, прибыло войска Намбы. Радостные вскрики «зверьков», встречающих своих близких, разнеслись по всем окрестностям, и не смолкали около получаса, а когда они, наконец-то, стихли, рядом со мной появилось еще пятеро пленников, с такими же дубовыми колодками, что и на мне.
Людей привязали к ближним столбам. Я внимательно всмотрелся в их избитые и покрытые смесью из пота, грязи и крови лица. Это солдаты из разгромленного линейного батальона КМО, который прикрывал Каширу, и никого из них я, конечно же, не знаю, но одно лицо мне было знакомо. Майор Красин, собственной персоной, тот самый московский офицер, который контролировал переход моего отряда на территорию дикарей. Красин был сильно истомлен, на ногах, которые заметно вздрагивали, стоять не мог, и вместе с остальными пленниками упал в пыль. Он лежал на земле, и пустыми невидящими глазами смотрел на синее небо, раскинувшееся над нашими головами. Так, ни слова, не говоря, пытаясь придти в себя, он пролежал около получаса, а когда майор оклемался и начал оглядываться, я окликнул его:
— Майор, вы слышите меня?
Красин привстал, сел, всмотрелся в меня, нахмурился и безразлично мотнул головой:
— А-а-а, и ты здесь, Мечников… Говорил я тебе, на другом участке надо было переход совершать. Не послушал, теперь на привязи сидишь…
— Да, — согласился я и спросил: — Как у вас и солдат состояние? Если представится возможность бежать, передвигаться сможете?
— Видать, что ты не в себе, капитан. Какой побег, вокруг нас «зверьков», как блох на паршивой собаке, да и физически мы измученны. Сейчас, меня любой местный ребенок прибьет, и я ему никакого сопротивления оказать не смогу.
— И все же, если нам окажут помощь из вне, бежать сможете?
— Попробуем. Нас били сильно, но не калечили, а кто совсем слабый был, тот по дороге помер. Остались только самые крепкие парни, так что попробуем еще подергаться. А что, твой отряд уцелел и ты надеешься на помощь?
— Есть такое дело, надеюсь.
— Ну, и зря, — обречено взмахнул разбитой и расцарапанной ладонью Красин.
— Майор, а как вас угораздило в плен попасть?
— Полковник, тварь! Бросил нас и без предупреждения к Каширской ГРЭС отступил, а мы в доте остались, и до последнего патрона бились. Что дальше было, и так ясно, окружили нас, укрытие хворостом обложили и подожгли. В общем, выкурили как крыс, и теперь мы здесь.
О многом еще хотелось расспросить майора, но за нами пришли. Дикари, совсем молоденькие парни, лет по четырнадцать, отвязали нас от столбов, и поволокли на поле за стойбищем. В этот момент, я снова почувствовал присутствие Лихого. Разумный пес был спокоен, это его состояние передалось мне и, резко обернувшись, я увидел в зелени кустарника, плотной стеной обступавшего село, в котором сейчас находилась стоянка дикарей, всего на секунду промелькнувшие белое пятнышко.
Нас, то есть пленников, предназначенных для захоронения в могилы самых знатных местных воинов и героев, поставили чуть в стороне от скопившихся на поле дикарей, неподалеку от высокого холма, на котором расположился сам военный вождь Намба. Вождя особо не разглядеть, хотя мы от него всего метрах в семидесяти. Видно, что это совершенно голый и намазанный синей краской мощный мужчина, а лицо его скрыто расписной продолговатой ритуальной маской. Он сидит на куче из трофеев, преимущественно, это одежда, оружие и продовольственные пайки, а под его ногами копошатся самки, около десятка обнаженных женщин самых разных возрастов. Покой вождя и всех людей племени, охраняет более полусотни самых сильных воинов и множество собак, расположившихся цепями вокруг холма.
Я переключил свое внимание на поле, и сразу же столкнулся с пронзительным и недобрым взглядом шамана Коси, который стоял возле большого железного котла и черпаком разливал из него непонятное кипящее варево в кружки и емкости, с которыми к нему подходили «зверьки» из стойбища и воины Намбы. Видимо, это пойло, только что сваренное им, среди дикарей было чрезвычайно популярно. К шаману выстроилась очередь не менее чем в сотню голов, и она не убавлялась. Одному наливают, и он с глупой счастливой улыбкой во все лицо, отходит в сторону, а ему на смену, сразу же пристраивается другой.
Раздача пойла продолжалась минут двадцать, мы застали окончание этого процесса. Наконец, все члены племени и воины получили свою пайку, и началось основное действие. Ударили барабаны, и их звуки окутывали все пространство вокруг нас. Подчиняясь барабанам и их рваному ритму, дикари стали притопывать ногами и дружно бить в ладоши. Как по команде на поле вышли мои бывшие сокамерники, пленные сельские жители, в количестве десяти человек, которые несли на себе закутанные в шкуры диких зверей тела убитых в бою знатных воинов, не самых крутых бойцов, а так сказать, крепких середнячков. Толпа расступилась, и позади нее, мы смогли увидеть десять глубоких могил, вырытых совсем недавно.
