А вскоре ко мне ночью позвонили:
— У вас есть двоюродный брат?
— У меня три двоюродных брата.
— А кто из них хулиган?
— Володька Яковлев[130].
— А брат Юлиан у вас есть?
— Есть. Что случилось?!
— Он находится у нас в 108-м отделении милиции за хулиганство. Просил позвонить не матери, чтобы не огорчать, а вам.
Я помчалась в отделение, и начальник мне рассказал, что произошло.
Юлиан зашел пообедать в кафе в Доме актеров. Подошел к столику, за которым уже сидел человек, и попросил разрешения сесть рядом. А тот презрительно ответил: «Я с детьми врагов народа за одним столом не сижу!» Юлик дал ему по физиономии, вытряхнул со стула и оторвал рукав пиджака.
Тут я напрягла все свои извилины (все-таки юрист по образованию) и обратилась к начальнику: «Товарищ, здесь же нет состава преступления. Это не хулиганство, а нанесение легких телесных повреждений в состоянии аффекта, наступившего в результате оскорбления самого дорогого ему человека!»
Начальник подумал и решил: «Ладно, я его сейчас отпущу, а утром доложу начальству — пусть думают, что с ним делать».
Я стала Юлика прорабатывать:
— Как ты мог?! Мама, наверное, думает, что и тебя забрали!
— А меня и забрали.
— Что ты говоришь? И тот человек, кстати, старше тебя.
— У подлости нет возраста. Еще раз услышу от кого-нибудь такое про отца — убью!
Это он, конечно, сказал после стресса — на него смотреть было страшно.
А Семена весной пятьдесят четвертого выпустили и реабилитировали. Похудевший, постаревший, но это был Семен. Не угасший, не потерявший веру, не озлобленный. Тут и Юлика (которого выгнали из института) сразу восстановили, и он успешно защитился.
Семен вплоть до своей болезни и смерти в 1968 году работал в издательствах и редакциях.
Умирал он от рака поджелудочной железы в больнице Академии наук. Боли у него были страшные. Другой бы застонал, а Семен только губу закусывал.
Юлиан привез к нему экстрасенса — они тогда только в моду входили, и он стал над Семеном пассы какие-то делать и бормотать.
Семен долго молчал, потом поманил меня пальцем и тихо-тихо, чтоб тот не услышал, шепнул на ушко: «Скажи Юльке, чтоб увез шамана».
Это было 24 мая, а 6 июня его не стало.
Для Юлиана это была страшная потеря. «Семнадцать мгновений весны» он посвятил отцу и последний роман о Штирлице «Отчаяние» писал, используя воспоминания и события отцовской жизни…
Сам Юлиан был прекрасным отцом. Возил своих девчонок повсюду, нянчился. Но когда они совсем маленькими были — не интересовался.
Раз, Оленьке месяцев восемь исполнилось, я спросила: «А что она уже умеет делать?» «Писает и какает, что ей еще делать», — отрезал Юлиан. Они в этом возрасте для него были не детьми, а заготовками. А вот когда уже можно было что-то ребенку объяснить, он его «забирал» себе…
ВОСПОМИНАНИЯ АКАДЕМИКА ЕВГЕНИЯ ПРИМАКОВА
Я очень любил Юлиана. Мы дружили в институтское время, когда учились вместе в Институте востоковедения и после. Он был цельной натурой, это сразу чувствовалось, а в те трагические для него дни, когда посадили Семена, особенно.
Юлиан состоял тогда вместе со мной в лекторской группе МГК комсомола, и я, будучи руководителем нашей секции, дал ему отличную характеристику. Это не в заслугу мне будет сказано, просто он был отличным лектором.
Характеристика не спасла. Его исключили из комсомола и института, потому что он продолжал добиваться освобождения отца. Его запугивали: «Перестаньте лить грязь на КГБ», но его ничто не могло остановить.
Он мне потом рассказывал, как был во Владимирской тюрьме и встретился с отцом, как потом сняли начальника этой тюрьмы за то, что он организовал эту встречу.
Юлиан мог добиваться всего и добивался, он был как маленький бульдозер, шел и шел, потому что обожал отца, видел, как самый близкий ему человек находится в беде. И не мог отступить — в этом проявилась его глубокая порядочность и целостность натуры. Никто не мог его с этого пути сбить, он был готов на самопожертвование, на самосожжение. На что угодно, лишь бы только освободить отца.
Помню, мы шли с ним по улице Горького мимо Центрального телеграфа; темно, уже ночь. Я тогда был «пламенеющим сталинистом», а он ругал Сталина по-страшному. Был 1952 год, но он мог это позволить со мной, потому что знал: я — его друг.
Потом он мне сказал: «Знаешь, я хочу тебе подарить книгу» (у меня до сих пор есть эта маленькая книжечка, стихи Иосифа Уткина). На титульном листе Юлиан написал: «В день выхода из тюрьмы».
А когда вышел отец, Юлиан сразу же позвонил мне. Я тут же пришел и оказался одним из первых, кто увидел Семена…
Узнать его было почти невозможно. Из сильного молодого мужчины он превратился в старика с отбитыми на допросах почками и печенью, весом сорок восемь килограммов. Это был не человек, а мощи.
Спустя несколько лет Юлиан меня здорово выручил. Мы с женой Лаурой были тбилисцами и в Москве снимали угол. С жильем тогда было очень плохо, комнатка была маленькая и по закону в ней мог прописаться только один человек.
Тогда мы с Лаурой решили схитрить: сначала с моим паспортом и паспортом нашей хозяйки в милицию пошел я. И меня прописали. Потом отправилась Лаура в надежде, что там ничего не заметят. Но хитрость нашу сразу же раскрыли и забрали у Лауры паспорт.
Я позвонил Юлиану. Он тут же приехал, и уже через двадцать минут вышел из отделения с победным видом. В руке у него были паспорта хозяйки и Лауры — с пропиской.
Он умел добиваться.
А еще Юлиан был прекрасным актером. Помню, в начале шестидесятых мы отдыхали в Эшерах. Юлиан был с женой Катей, я — один. Собралось еще несколько общих друзей. Юлиан как раз закончил книгу и пригласил всех в ресторан обмывать. Там за соседним столиком сидели какие-то задиралы. Они нам нагрубили, мы им ответили. Началась драка. Должен сказать, что Катя дралась и переворачивала столы не хуже нас. Приехала милиция и всех, за исключением Кати, забрала в отделение.
Сидя в каталажке, Юлиан моментально вошел в роль узника и зычно закричал образовавшейся у входа в ресторан толпе:
— Эй там, на воле! Смотрите, арестовали корреспондентов Евгения Примакова и Юлиана Семенова!
Из отделения нас, разумеется, через несколько минут выпустили.
Или вот еще к актерству Юлиана. В середине восьмидесятых мы вместе отдыхали в Кабардино- Балкарии. Местным начальством было устроено застолье. И я тогда к контрразведке никакого отношения не имел. Руководил Институтом стран Азии и Африки. Юлиан выпил и потом с очень серьезным видом обратился к кавказцам:
— А вы знаете, с кем вы сидите?! — Я полковник контрразведки, а Евгений Максимович уже
