Юлиан смеется: «Специально, иначе бы ты не решился за ней приударить».
— А кто она такая?
— Алла Пугачева!
Что за лицо у меня было! Никогда не забуду этот случай.
Крым я полюбил и спустя несколько лет приехал сюда, чтобы подарить пропавший во время революции из Ливадийского дворца и купленный мной и Юлианом на аукционе гобелен.
История его покупки очень интересна.
В один прекрасный день Юлиан звонит мне в Вадуц и говорит: «Эдуард, на аукционе во Франкфурте продается уникальный гобелен — портрет царской семьи. Подарок персидского шаха Николаю II к трехсотлетию дома Романовых. Ты обязан его купить!»
В тот момент я не мог сразу выехать во Франкфурт. И тогда Юлиан, будучи корреспондентом в Бонне, предложил торговаться на аукционе вместо меня, держа со мной связь по телефону. Я, конечно, согласился, и Юлиан купил гобелен. Так благодаря ему гобелен вернулся «домой» в Крым, в Ливадию, во дворец.
Помню, как Юлиан однажды сказал мне: «Эдуард, ты будешь героем России, если поможешь перевезти прах Шаляпина из Парижа на Родину. Ты во Франции учился, связи у тебя там большие. Помоги».
А русские уже до этого вели об этом переговоры с французским правительством и ничего не добились. Разрешение на перезахоронение дает не правительство, а мэр Парижа. Тогдашнего мэра, в будущем президента Франции Жака Ширака, я знал. Но вначале необходимо было закрепить письменное разрешение наследников.
Мы с Юлианом позвонили сыну Шаляпина Федору Федоровичу, жившему в Риме. Я пригласил его в Лихтенштейн. Мы с ним давние друзья.
Он приехал, но разрешения сперва не дал. Целую неделю мы с Юлианом его уверяли, убеждали, забрасывали аргументами и добились его согласия!
Затем поехали в Париж.
Ширак отнесся к идее хорошо, но сказал, что поскольку Шаляпин обожал Париж и парижане его до сих пор знают и любят, то необходим компромисс: мэрия дает разрешение на перезахоронение праха, но перед этим на доме, где Федор Иванович жил на улице Рю де Ло, 1, надо установить мемориальную доску.
Мы так и сделали.
Прошло немного времени. Я уехал на каникулы в Монте-Карло. Там, на пляже, раскрываю газету и вдруг вижу крупный заголовок: «Вчера в Москву передан прах Шаляпина».
Только вот на торжественную церемонию перезахоронения великого певца нас с Юлианом чиновники пригласить забыли…
Когда я узнал, что Юлиан перенес инсульт и лечится в Австрии в Инсбрукской клинике (это недалеко от Лихтенштейна), я сразу же поехал к нему.
Он узнал меня и улыбнулся. Я говорил с ним, говорил. И он все понимал, кивал головой, улыбался, но ответить не мог…
Это было тяжело видеть. Очень тяжело…
Я возвращался домой. И всю дорогу, все сто пятьдесят километров, думал о нем, вспоминая наши встречи в Германии, во Франции, в России, в Крыму. Все наши встречи в этом мире. И передо мной был улыбающийся Юлиан. Таким он остался в моей памяти навсегда.
ВОСПОМИНАНИЯ КРИТИКА И ПИСАТЕЛЯ ЛЬВА АННИНСКОГО
Ранней осенью 1983 года на заседании редколлегии журнала «Дружба народов» главный редактор Сергей Баруздин, в свойственной ему манере объявляя важные новости, как бы между прочим обронил:
— Журналу в отделе публицистики необходим материал о важности в наше время жанра политического романа.
Я решил, что могу пропустить эту реплику мимо ушей. Во-первых, я работал не в отделе публицистики, а в отделе критики. Во-вторых, жанр политического романа не просто мало интересовал меня как объект анализа, но вызывал что-то вроде аллергии. И в-третьих, когда я слышал оборот «в наше время», уши мои захлопывались почти автоматически (теперь такую реакцию вызывает у меня выражение «на сегодняшний день»).
— Мне удалось договориться, что у нас на эту тему выступит Юлиан Семенов, — продолжил Баруздин. — Юлиан согласился принять нашего корреспондента…
Сергей Алексеевич покосился на меня. Я изобразил внимание. Он закончил нарочито скучным голосом:
— Но поставил одно условие: чтобы к нему в Крым съездил побеседовать о жанре политического романа Лев Аннинский.
Раздался общий хохот: члены редколлегии бросились меня поздравлять с поездкой на курорт в самый что ни на есть бархатный сезон.
Я дисциплинированно поломался и пошел оформлять командировку.
Через несколько дней я сошел с поезда в Ялте и стал осматриваться. Вагон был хвостовой и остановился далеко от здания вокзала. Народ схлынул, перрон опустел. Похоже, меня никто не встречал.
Вдруг из-за какой-то привокзальной постройки вынырнул сверкающего вида автомобиль (теперь сказали бы «иномарка») и с победным рыком подскочил, как мне показалось, по рельсам прямо к дебаркадеру. Я успел разглядеть на капоте эмблему «вольво» прежде, чем того, кто за рулем, но, не разглядев его, понял: за рулем Семенов.
Мы обнялись, и «вольво» рванула.
Осенние красоты Южного берега понеслись перед глазами как в кино. Попутные машины Юлиан обдирал, не церемонясь. На сиденье рядом с ним лежал полосатый милицейский жезл, как я понял, — подарок благодарных читателей, незаменимая палочка-выручалочка на крутых крымских поворотах.
Через полчаса Юлиан показал мне свой только что достроенный (но еще не до конца) дом в Мухалатке. По стенам висели портреты: от Сименона до Шпеера. В столовой хлопотала дочь Юлиана, художница Дарья. Во дворике сидел около конуры на толстой цепи огромный пес, имя которого я теперь уже запамятовал.
Этот пес поразил меня тем, что днем покорно сидел в ошейнике, иногда скуля от «невозможности освободиться», ночью же преспокойно и самостоятельно освобождался и бегал где хотел, а под утро влезал в ошейник, добровольно и тоже самостоятельно, и далее изображал узника.
Но это — детали.
Нам надо было сделать с Юлианом главное — диалог о политическом романе.
Я предпочел начать так:
— От чего я оторвал вас?
Он мгновенно понял и подхватил игру:
— Почему «вас»? Разве мы не дружим четверть века? «Вас» — это для дипломатов.
— Хорошо… От чего я оторвал тебя?
Диалог пошел…
А что «мы дружим четверть века» — чистая правда, и теперь самое время об этом рассказать. Отступаю еще на четверть века.
Ранней осенью 1959 года новый главный редактор «Литературной газеты» Сергей Сергеевич Смирнов, просмотрев ворох статей, завалявшихся в загоне при его предшественнике, вздохнул и пропустил на полосу мой опус под загадочным названием «Спор двух талантов».
