А. Арбузов предлагает провести совещание драматургов по третьему акту. Первые два у нас писать не умеют, а последний, где надо ловко соврать, — никто не может. Топорно лгут, за версту видно. Вся неправда первых двух, ловко замаскированная, прет наружу в третьем.
Фамилия Крестовоздвиженберг.
…Один верблюд, идущий по Сахаре, второму:
— Что бы о нас ни говорили, а пить все-таки хочется.
При крутом повороте каравана хромой верблюд всегда становится первым.
Зубы, как культ личности: сейчас не болят, но каждую минуту могут…
Государственный сентиментализм — это советская лирическая песня.
Талант, как и государство, суверенны и сами назначают себе цену.
Первый признак шизофрении — бестактность.
Счастье — это желаемое минус достигнутое. Вы замечали — счастливых не любят?
Светлов ездил по Белоруссии вместе с Абалкиным, все время легкая пикировка на лит. вечерах.
Однажды Абалкин переперчил и, чтобы сгладить неловкость, попросил:
— М.А., смените гнев на милость.
— Мальчик мой, я только тем и занимаюсь, что с утра до вечера меняю гнев на милость — этим и кормлюсь.
Он — М. Соболю:
— Вы производите впечатление человека, который все время старается догнать свои зубы.
Светлов о Коктейль-холле — утопающий хватается за соломинку.
— Я стал пить в 37-м, от страха.
В «Арагви» после премьеры «Трех апельсинов» Светлов написал мне, в конце апреля, в книжку стихов, которые он сочинял, шевеля губами и загадочно-бесовски скривив губы, улыбаясь. Вот эти стихи:
…Сегодня, 6 июня, сидел во МХАТе — у Кедрова Мих. Ник. и директора.
Кедров — мешковат, доброжелателен, глаза, как у узбека — черно-коричневые, с отливом. Говорил о том, что он все сегодняшнее в искусстве воспринимает как серьезный курс.
«Сегодняшняя современность — это сегодня, плюс двадцать лет вперед. Надо уметь это видеть. Если Чехов совершил революцию в театре, позволив своим героям мечтать, то Горький утвердил недостаточность мечтаний и обязательность действий.
Сейчас в нашем театре должна произойти очередная революция и сделать ее должны писатели, увидев нового человека. Что — Астров? Рощицу посадил, о лесах мечтал — и то вошел как революционер, как герой. А сейчас-то похлеще дела происходят! Помните, у одного поэта: «Веласкес, Веласкес, о как ты умел о великом поведать так просто!?»
Ведь вы приносите в театр кожицу. Слова — это кожица. А актер обязан увидеть под ней мясо и кости.
Когда говорит Отелло — что думает и как ведет себя в это время Дездемона? Это же надо точно понять и точно выразить! Конфликт? О, конфликт повсюду.
В любовном объяснении Ромео и Джульетты — сильнейший конфликт — каждый их них убеждает другого, что любит больше.
В вашей пьесе, понравившейся мне, надо понять героику труда на целине (для него — Абакан — Тайшет — явная целина, тут он маленько не силен, да и пусть — не в этом суть). Тогда бюрократы — ужасно смешные, я очень смеялся, когда их сцены читал, — будут еще более отвратительны зрителю. Дружите с нами… Очень были рады…»
П. Тур сказал мне — «Не давайте МХАТу. Будут два года марьяжить, потом еще испортят. Много вы видели у них интересных постановок последнее время? Вон, Зорина два года мутужили, а вышел пшик».
Вернулся вечером домой: письмо из Прокуратуры, от Волкова.
Бессонная ночь: куда направили дело: в Рузу или область? Днем — жизнь, ночью — раздумья. Так уже восьмой месяц. Чувствую, что сдаю.
В ЦДЖ дня два назад сидел с Юрой Казаковым и Валькой Туром. Рядом, за стеной, шумно ликовал Глазунов в окружении Михалкова, С. С. Смирнова, В. Захарченко и И. Долгополова.
Сидел вместе с А. Ю. Кривицким, Сашей Сербиным, М. Лукониным, Ю. Трифоновым и Ю. Иващенко в ВТО. Кривицкий был здорово на газах. Блеск остроумия. «Можно мне сказать тост?» Поднялся. Заикаясь, торжественно, как Левитан, начал говорить:
— Я прошу вас всех выпить вместе со мной за прекрасного человека, умницу и прозорливца, которому я обязан всем, что у меня есть на земле. Я прошу вас выпить за Александра Кривицкого.
Выпили. Спорили о кино. Иващенко рассказывал, что Романов, новый шеф кино, предложил брать газетам мнение специального отдела печати Главкино на новые фильмы, чтобы не было разнобоя в
