– Взгляни.
Внутри было три предмета наподобие не то пневматических шприцев, не то детских водяных пистолетов. Красный, зелёный и коричневый.
– Если я буду ранен, но несмертельно, то из зелёного – два раза в сонную и из красного три раза в сердце, – продолжал наставлять Рубен. – А если буду очень плох… или сам того попрошу – из коричневого в любое место, куда придется. Просто нажми на спуск. Понял? Повтори. – Выслушал ответ и отдал барсетку Краеву. – Надевай… Вот теперь всё, пошли.
– Аллах акбар, – проворчал Краев.
Они вылезли из машины, огляделись и зашагали к мёртвому заводу, к пролому в его стене. Дорогу Рубен явно знал – уверенно пробирался среди ковылей, залежей мусора и обломков бетона. С его лица на глазах пропадало всё суетное, поверхностное, сиюминутное. Он готовился. К поединку.
Внутри ограды, когда-то наверняка бдительно охранявшейся, было попросту жутко. Тоже декорации, только не для боевика, пусть и с этакой чертовщинкой, – это место можно было за деньги сдавать для съёмок полновесного хоррора. Или модного жанра «посткатастрофы». О том, что «было» лет через десять после того, как президентский внук случайно нажал на красную кнопочку. Покосившиеся стены, чёрные провалы разбитых окон, непомерно разросшиеся, не иначе мутировавшие от радиации, крапива и лебеда… Лишь густо краснел, будто со стыда, чудом сохранившийся пожарный щит. Может, ему было за державу обидно?
– Сюда.
Рубен миновал проржавевший скелет подъёмного крана, и они шагнули в новые декорации, на сей раз – для фильма про мафию. Просторный цех изнутри напоминал судовой трюм, где киношные злодеи любят покупать и продавать крупные партии наркотиков: ржавый металл набора, колонны света сквозь люки в палубе-крыше… Пришли, что ли? Оказывается, ещё нет.
Рубен взялся за обычный с виду обломок, валявшийся на полу, Краев схватился за другой конец… Бетон, оказавшийся по весу отнюдь не бетоном, легко сдвинулся в сторону. Обнаружилась крышка люка, подозрительно смахивавшего на канализационный. Краев успел мысленно смириться с тем, что придётся лезть в декорации для постсоветской чернухи – вонь, крысы, дерьмо… Однако ошибся. Узкий, тускло освещенный коридор вывёл их с Рубеном прямым ходом на съёмки гонконгского боевика о подпольном турнире по кумите. Недоставало только молодого Ван Дамма, а так всё было в порядке. В центре зала, круглого, точно арена, сидел на стульчике благообразный старик, напротив, по диаметру, виднелись двое амбалов. Один – с голым мускулистым торсом, на редкость впечатляющим, сплошь в вязи татуировок. Да не каких-нибудь примитивных зоновских партаков, призывающих резать актив и мстить прокурору. Краев вгляделся и понял, что лицезреет древнюю тайну. Какую?..
«…Ты не должен ни о чём меня спрашивать, просто прими как данность всё, что увидишь…»
Ох, Рубен. Всё предусмотрел.
Рубен между тем спокойно и деловито раздевался по пояс. И – надо же! – у скромного армянина из хорошей интеллигентной семьи, зарабатывавшего на хлеб маляром в автосервисе, обнаружился торс нисколько не хуже, чем у татуированного амбала. Краеву расхотелось высматривать молодого Ван Дамма, он понял, что сейчас действительно увидит нечто похлеще любого голливудского зрелища. Только не компьютерное, а настоящее и живое.
– Сейчас тебя позовет арбитр, – вполголоса предупредил Рубен. – Если ты ему понравишься, он даст тебе ритуальный нож, и ты принесёшь его мне. Если не понравишься, значит, буду биться без ножа…
– Я вообще-то лопатку принёс, – так же тихо обнадёжил его Краев. – Малую сапёрную… заточенную по уму…
Лично он придерживался мнения, что с подобной лопаткой было в самый раз против любого ножа.
– Спасибо, сирели, – мягко улыбнулся Рубен. – Слышишь, колокольчик звонит? Иди к арбитру.
Колокольчик вправду звонил. Идя через зал, Краев вспомнил школьный последний звонок, произведение Хемингуэя и современный Новый год с его неизменным «Jingle bells». Ну правильно, где же в России русских песен найти…
Бог его знает, что в нём могло понравиться или не понравиться арбитру… Подойдя, Краев поклонился, как полагалось кланяться сэнсэю: с полным доверием, потупив глаза.[76]
Услышал одобрительное хмыканье, поднял голову и увидел старческую руку, протягивавшую ему рукоятку ножа.
«Понравился, – обрадовался Краев, принял нож и, сразу перестав чувствовать себя ряженым дураком, понёс его Рубену. – Ох и ни хрена же себе…»
У него отпали последние сомнения в звериной серьёзности происходившего. Тут совершалась не ролевая игра с её условно травмобезопасными пластиковыми мечами и резиновыми секирами. В ладони у Краева покоился мощный, идеально сбалансированный кинжал с бритвенно-острыми лезвиями. Человеческая рука – не спектральный анализатор, но, право же, было в зримом качестве металла нечто такое, что Краев со всей определённостью понял:
Оружие, предназначенное резать и колоть, не имело ни намёка на гарду.[77] Наверное, чтобы было ещё веселее. Ритуал есть ритуал!.. Краев в этом кое-что смыслил. Знал, в частности, с какой такой радости скульпторы и художники предпочитают изображать наших геройских солдат не в плащ-палатках и не в бронежилетах, а с голыми торсами, плюя, в общем-то, на сермяжную правду, и это не оскорбляет наш глаз…
…Всё правильно, но лично он предпочёл бы, чтобы Рубен вышел взывать к Высшей Справедливости хоть как-нибудь защищённым. Ну, если не мифриловая кольчуга а-ля дедушка Толкин, то хоть плащ там, шляпа, перчатка…[78] Как говорится, на Бога надейся, а сам к берегу выгребай. Бой на ножах[79] – та ещё лотерея…
Он отдал Рубену нож и едва не спросил учёного-гуманитария, умеет ли тот с ним обращаться. Хорошо, что не спросил. Посмотрел, как Рубен взял его в руки, и сразу понял – умеет. Вот он кинул его из ладони в ладонь, сделал перевод…[80]
Снова зазвонил колокольчик, и Рубен улыбнулся с какой-то детской простотой:
– Ну всё, брат, рок-н-ролл… Смотри, не перепутай зелёное с красным, а красное с коричневым… Поехали!
И не спеша, вразвалочку двинулся на середину. И пока Рубен шёл, с ним случилась метаморфоза. Потрясённый Краев увидел даже не падишаха в изгнании. Поднимай выше! Осанка Рубена приобрела царственность, которой не даст ни одна корона на свете, у него захотелось немедленно попросить воинского благословения, и непременно на очень правое дело. Чёрные с благородной проседью волосы сами собой собрались в пучок, на торсе выступила вязь татуировки ничуть не менее сложной, чем у противника… Тут Краев испытал озарение и понял, что в действительности татуировка существовала на теле Рубена всегда, просто сейчас ей было
Вот дедушка-арбитр убрался в сторонку, бойцы встретились на середине… и начался рок-н-ролл. Против краевских ожиданий – без каких-либо предисловий типа разных там ритуальных расшаркиваний. Стремительный, быстротечный и кровавый. Весь ножевой бой – на ногах, на скорости, на чувстве дистанции. Вошёл, ужалил и отскочил, а главная цель не горло, не глаза, не живот и подавно не сердце – вооружённая рука. Пока у змеи не вырван ядовитый клык, она смертельно опасна…
В этом Краев тоже кое-что понимал. И почувствовал немалое облегчение, сразу заметив, что из двоих, кружившихся на арене, Рубен был гораздо опытнее и быстрее. Вжик! – на пол упал нож и следом три пальца амбала, воздух прорезал сдавленный крик, дедушка-арбитр внимательно повёл бородкой… Каллиграфию татуировок испортили кровавые кляксы…
– Бу-бу-бу, – на удивление спокойно и не по-нашему произнёс Рубен, в интонации его однозначно слышалось: покайся, уйдёшь живым.
Правильно, настоящий воин не отнимает жизнь без крайней нужды… В зале повисла тишина, арбитр кивнул было, но амбал перехватил нож левой рукой и с ненавистью взвыл:
– Бу-у-у!
Ему, как видно, были не нужны ни покаяние, ни прощение. А зря, в последний час не помешало бы…
