Мирзоев. Мастер гаданий
Здесь царила гармония. В просторном дворике, отгороженном стеной с разбитой поверху клумбой, был устроен «естественный» сад,[40] олицетворяющий единство стихий. Как водится, с могучими соснами, чьи корни вгрызались в песчаную почву, с бурлящими потоками, с благоуханием цветов, горбатыми мостиками и каменными горками. Извечного здесь хватало — и дерева, и огня, и земли, и металла. Гармония Великого Предела была полной, где инь, где ян — одна целесообразность.[41] А ещё мир, спокойствие, задумчивость и благодать…
Впрочем, на площадке у маленького водопада можно было наблюдать, какой ценой достигалась гармония. Здесь пахло потом и кровью, звенела сталь и слышались удары по дереву и по живой плоти. Не менее десятка крепких мускулистых людей бились на шестах, упражнялись с мечами, оттачивали рукопашные приёмы. Причём в полный контакт — порез не порез, синяк не синяк, ушиб не ушиб…
Руководил процессом гибкий седой человек в синей дабе.[42] При взгляде на него сами собой вспоминались слова Конфуция: «Помыслы благородного мужа — как голубизна небес и блеск солнца: не заметить их невозможно. Таланты благородного мужа — как яшма в скале и жемчужина в морской пучине: разглядеть их не просто».
Насчёт яшмы и жемчуга судить не берёмся, но таланты седого были налицо. Сосредоточение духа позволяло ему делать три вещи сразу: руководить тренировкой, наслаждаться гармонией и забавляться с очковой коброй. Рука человека провоцировала рептилию на атаку, но в решающий момент перед носом кобры неизменно возникал веер. Раскрытый. Деревянный… Змея, впрочем, тоже соображала, что к чему, и зубы берегла — вполсилы тыкалась носом,[43] в поблёскивающих близоруких глазах[44] читалось единственное желание — ах, чтоб ты зазевался!..
Однако какое там. Седой был настоящим лао-шифу и просто не мог оплошать. Да ещё перед лицом своих любимых шисюнов.
Наконец кобра выдохлась и стала неинтересна. Наставник воинов резко ударил в гонг, стоявший на маленьком столике, и в воздухе повис трепещущий звон.
Из дому тотчас выбежал скуластый мальчишка, и седой указал ему на кобру.
Юнец стремглав исчез, чтобы через минуту вернуться с приятелем. Недоросли принесли тазик с водой, кое-что из посуды и здоровенную банку со змеиным вином — рисовой водкой, в которой плавали рептилии. Мальчуганы сноровисто вымыли кобру в тазу, растянули её и особым ножичком взрезали брюхо, да так ловко, что сердце, выскочившее на тарелочку, ещё продолжало биться. Затем рептилия была обезглавлена, кровь — выпущена в стакан и смешана со змеиным вином. В строгой пропорции, благотворной для пищеварения и здоровья. Последним в эликсир было опущено сердце.
Лао-шифу благосклонно взял поднесённый напиток, пригубил, со вкусом разжевал…
Дивное снадобье несло в себе единство трех сил, инь и ян, весь квартет стихий и массу питательных сутей. Именно то, что требуется посвященному…
…И тут прибежал третий мальчуган с важным донесением. Устным, в двух словах, шёпотом на ухо.
Пришлось благородному мужу прервать наслаждение ради безотлагательных дел и, оставив тренировочную площадку, направиться в дом.
В доме, как и в саду, царило триединство сил. Ширмы, шкафчики и спинки стульев покрывали росписи и инкрустации, на столах, в особых поддонах, росли карликовые деревья, вдоль стен, облагороженных панелями, стояли вазы и горшки с цветами. Решётчатые, затянутые бумагой окна мягко фильтровали солнечные лучи, упорядочивали их в невиданные узоры и окрашивали в тёплые изысканные тона. Казалось, из окон изливалось топлёное молоко, приправленное мёдом.
В доме лао-шифу ждал гость.
Потный, в какой-то накидке из звериных шкур. Он сидел на полу, с наслаждением скрёб под мышкой и что-то рассказывал по-русски Шоусиню,[45] глиняному, пузатому и улыбающемуся.
— Ну здравствуй, — вежливо рассмеялся седой, подошёл и, не чванясь, крепко обнялся с гостем. — Здравствуй, драгоценный племянник. С возвращением тебя. Сразу скажу, что твоя информация полностью подтвердилась — «блондинчик» у нас под колпаком. Наши лучшие региональные братья крепко сели ему на хвост и скоро выпотрошат без остатка. Отличная работа!
Говоря так, он сощурился, притопнул ногой и с такой силой ударил кулаком о ладонь, что в хрустальном аквариуме заволновались золотые рыбки.
— Нелегко тебе, видать, пришлось в России, племянник… — критически осмотрев гостя, продолжал грозный лао-шифу. Достал из шкафчика бутыль, вместительные чашки и принялся разливать пахучую сине-зелёную жидкость. — Выпей вина тётушки Кхе, оно поможет тебе вернуться к гармонии…
Строго говоря, его племянник, в котором проницательный читатель наверняка узнал «чукчу» Мирзоева, в России не перетрудился. Без всяких приключений добрался до места встречи, немного пропутешествовал вместе с Мгави (убедительно белым и русоволосым), а затем сделал «кидняк». Глухой ночью сошёл на станции Большие Попадали, прихватив у попутчика портмоне, да и был таков.
Посмотрим теперь, далеко ли продвинется Чёрный Буйвол без денег и документов!
А дальше всё было делом техники. Граница, окно, доверенные братья… и вот наконец — дом любимого дяди. Ну, может быть, не слишком любимого, но зато очень, очень, очень уважаемого…
Мирзоев откинул с головы капюшон и заулыбался. Но телу растекалось живительное тепло, замешанное на змеиной премудрости.
— Ну вот и хорошо. — Седой убрал бутылку в шкаф и сделался очень серьёзен. — Веселиться, драгоценный племянник, будем после. А сейчас нас ждут великие дела. Да, да, я не оговорился. — Тут он посмотрел Мирзоеву в глаза, и взгляд его сделался как сабля дао. — Наши братья, чей подвиг останется в веках, взорвали каирский Терминал.
— Что? Каирский Терминал? — изумился Мирзоев. — Что это вы такое говорите, дядюшка? Так, значит, теперь остался только один?..
— Да, драгоценный племянник, — веско кивнул седой, и страшная улыбка проползла по его лицу. — Теперь остался единственный Проход в этих русских болотах. И стоять у его дверей будем мы, только мы. Не будет ни белых собак, ни чёрных обезьян, ни красных шакалов. Будем мы, только мы, чья кожа цветом напоминает золото… В общем, на сборы у тебя три часа. Мойся, медитируй, учи легенду, укрепляй своё ци…[46] Вылетаешь вместе со мной, эконом-классом. Работать будем по запасному варианту.
— Дядюшка, — Мирзоев перестал улыбаться, — мне не следует больше искушать судьбу, мне нельзя опять к русским. Вы, наверное, запамятовали, что я у них в федеральном розыске. А их суды!..
— Забудь, мальчик мой, всё это ерунда и пыль на ветру, — отмахнулся седой. — Трижды я гадал на тебя, сын мой. Я использовал систему пяти движений инь-ян-коловращений, десяти стволов и двенадцати ветвей.[47] И каждый раз у меня получалось одно и то же. Во второй месяц лета мэн-цю, когда Северный ковш будет указывать на звезду со знаком Шэнь, а Небо и Земля придут в согласие с фигурой Дуй-гуа, тебя ждут замечательные свершения. Из мировых стихий это будет время металла, из домашней живности — чёрного петуха, из злаков — проса, из плодов — персика, из цветов — снежно-белого, из запахов — козлиной вони. День, час и способ ты определишь сам, как подскажут тебе сердце, интуиция, душа-хунь и дух-шэнь. И да будет с теми белыми собаками, чёрными обезьянами и красными шакалами то же, что с этими глупыми рыбами…
По-юношески вскочив, он встал в позицию, простёр руки к аквариуму и пустил в ход свою ци:
— Тя-а-а-а-а!
Воздух в комнате пришёл в движение. Дрогнули лапы карликовой сосны, изящный нефритовый светильник упал со стены и разлетелся на части. Над аквариумом поднялся пар, вода запузырилась, рыбки дружно выпрыгнули в воздух и забились на полу.
